— Статья хорошая, но почему я должен ее подписывать?
Все-таки я потрудился, мне жалко было уходить ни с чем, и я потратил уйму красноречия, рассказывая, как я вчитывался в его работы и старался как можно точнее выразить его мысли. Старик терпеливо выслушал меня и повторил тем же голоском:
— Статья хорошая, но почему я должен ее подписывать?
Я плел еще что-то. В конце концов он пожалел меня и расписался.
Месяца два спустя „Литературная газета", войдя во вкус, в третий раз захотела превратить меня в Обручева, но тут уж я отказался наотрез.
Могу добавить маленькую деталь. Еще через месяц невестка Обручева вручила мне мою долю гонорара. Не все были так принципиальны. Иные не брезговали брать себе половину за подпись.
Но на том дело не кончилось.
Обращением Обручева „Детская Энциклопедия" открыла I том первого издания, а также второго, и третьего. Меня пригласили в редакцию, чтобы и другие тома снабжать подобными вступлениями. Я написал несколько, но все они не производили такого впечатления. Почему? Я начал продумывать каждое, каждому подыскивал особую тему. Нет, не получалось. И полагаю я, что тут не только моя вина. Обручевское обращение прозвучало очень вовремя. Через год после смерти Сталина, в самом-самом начале раскрепощения мыслей солидный старый ученый (и неважно, что слова подбирал я) выступает за мечту, за дерзание, за споры с авторитетами, за масштабность. Ведь добрых тридцать лет нас приучали ужимать, давить самостоятельность, а тут такой призыв к простору. Но, естественно, производил впечатление только первый призыв. Через 3-5-7 лет уже известна была норма выданной свободы.
В „Детской Энциклопедии" меня свели с другим академиком — Игорем Васильевичем Петряновым, Героем Социалистического Труда. Много хорошего могу сказать о нем: ученый, не замкнутый в своей науке, ученый-общественник, радетель популяризации, председатель Общества Книголюбов, редактор серии „Ученые — школьникам", редактор журнала „Химия и Жизнь", редактор тома „Детской Энциклопедии", посвященного физике и химии.
Для него я делал много работ, главным образом „литературных записей". Расскажу об одной, самой трудной, самой интересной и... провалившейся. Расскажу, потому что у нее было продолжение.
Для очередного издания „Энциклопедии" Игорь Васильевич затеял снабдить свой том коротенькими биографиями знаменитых физиков и химиков. Составил список — тридцать имен — и даже расписал, кому сколько строчек отвести: десять... двадцать... максимум Менделееву — две странички на машинке... Я взялся, хотя работа была очень трудоемкая. Трудная, но интересная: передо мной развернулась трехвековая биография науки — от младенческого возраста и до взрослого могущества, от самых первых умозрительных догадок через рассуждения, расчеты, опыты и вплоть до промышленного применения. И увидел я, что на разных ступеньках науки разные были задачи, поэтому разные требовались способности и характеры. И попытался я, втискивая в прокрустовы десять-двадцать строчек, внятно и лаконично написать, которая стадия исследования шла и что именно открыл данный великий человек, почему именно его способности, его склонности и характер способствовали открытию.
Написал. Втиснул в предписанные строки. Урезывал фразы, подыскивал самое лаконичное изложение. Петрянов одобрил, он вообще верил в меня. А потом все тридцать биографий забраковал главный редактор „Энциклопедии“, некий зам. министра. По его мнению я „панибратски“ отнесся к великим ученым. Надо было просто написать, что великий сделал такое-то великое дело.
Позже судьба отомстила за меня. Радетель глубокого почтения к науке проштрафился — его уличили в том, что он из государственных библиотек переправлял редкие книги в свою собственную. От почтения же. И беднягу сурово наказали.
Как бы то ни было, работа моя пропала.
Но и не пропала.
Опять получил я материал для обзора. Три десятка биографий, три десятка фактов, их можно было разложить по порядку. Картина научного труда встала передо мной во всей последовательности и многообразии. Я увидел, что не укладывается она в азбучное: „Гений сделал гениальное открытие, потому что был гениален". И не укладывается в классический стих: „в грамм добыча, в годы труды". Увидел, что бывают для ученых тяжкие годы, но бывают и легкие, когда открытия сыплются, как яблоки на Ньютона. Увидел, что иногда надо кропать, а иногда и мечтать. И увидел главное, что открытие — достижение коллектива, иногда дружелюбных, а иногда и враждующих ученых, иной раз совсем незнакомых, разбросанных по разным странам и разным эпохам, даже друг о друге не слыхавших вообще.