О жизни в изменчивом времени фантастика пишет давно, выдала сотни или тысячи рассказов и романов, но не об ускоренном, а о замедленном времени звездолетчиков. Там герои летят к звездам с субсветовой скоростью, время у них растягивается — за их два года проходит два века земных. Обычно не пишется о том, как они приспособились к изменившейся жизни (представляете, из XVIII века человек перескочил в XX!), больше говорится о том, что на Земле уже не осталось родных и знакомых. Но чтобы чувствительные читательницы не очень плакали, автор утешает героя, женив его на пра-правнучке давно умершей любимой девушки, как две капли воды похожей на свою пра-прабабушку.
Мой Темпоград выдает тот же конфликт, но навыворот.
В городе быстрого времени время течет слишком быстро. Снаружи прошел день, а в городе — год. Такую пропорцию дал я, можно и не столь сокрушительную, но хотя бы месяц за день, чтобы выигрыш был существенный. Герой мой попал в Темпоград студентом, случайно взяли его на день-два, и застрял. Перебираться из одного времени в другое было не так просто, не легче, чем из невесомого космического корабля на твердую землю, да и работа засасывала. Вахтовый метод в Темпограде не получался. Буровику можно уехать из Тюмени на год и сразу включиться в работу вернувшись; ученый, покидавший быстрое время на год-два, отставал от работы, ему доучиваться приходилось. Поэтому крупные ученые, а герой мой стал постепенно крупным, неохотно покидали Темпоград. Денек, еще денек, еще... Год, еще год, еще — на обычной Земле. Так и прошла в Темпограде жизнь моего Льва Январцева, бывшего студента, а в конце жизни президента — главы Темпограда.
Стариком возвращается он в Москву, возвращается в свою молодость. В институте те же студенты, в комнате — конспекты на столе, мама еще молодая, те же улицы, те же дома, садик знакомый, а в саду скамейка свиданий, и на скамейке любимая девушка, еще ждет, обижаясь и надеясь. Очень симпатичная девушка была эта Винета, активная, горячо заинтересованная всем на свете: ученьем, спортом, искусством, туризмом, всем кидающаяся на помощь, все хотевшая успеть и потому ничего не успевающая. Может быть именно от этого ей и полюбился основательный и сосредоточенный Лев.
И вот рядом с ней на скамейку присаживается незнакомый старик, горько вздыхающий почему-то... И оказывается, что это и есть Лев... Нет любимого, все равно, что умер.
Это конфликт личный, но присущ Темпограду и конфликт общественный, социально-экономический, очень обычный для наших институтов; геронтологи меня познакомили с ним.
Создается институт для какой-то задачи, получает здание, оборудование, фонды, штаты. Но вот задание выполнено, а здание есть, оборудование есть, люди есть, они получали зарплату, хотят получать дальше и вовсе не склонные искать новое место. И тогда институт начинает сам себе придумывать задания, доказывая, что придуманное остро и жизненно необходимо. И Темпоград, решив проблему спасения чужой планеты, начал подыскивать новые проблемы, вступил в спор с Землей, землян стал обвинять в консервативности. Дискуссия возникла: что такое вообще Темпоград — город скорой помощи, или город-лаборатория, или город-консилиум, или же гостиница для торопящихся авторов объемистых трудов? Некоторые земляне недовольны были, что их тянут куда-то в изменчивую суету, дергают за рукав, предлагали законсервировать Темпоград в ожидании следующей опасности, вообще закрыть, этакое беспокойное гнездо ученых, нарушающих течение естественной жизни правильного человека.
Я был честен. Я написал обо всех сложностях проблемы, о лице и об изнанке. Я даже получил длинное письмо от одного из своих литературных знакомых, написавшего, что я явно разоблачаю вредоносность науки. А я-то думал, что нарисовал в перспективе величайшее достижение... Видимо, спасение чужих планет от взрывающихся солнц не казалось самой неотложной задачей.
Писал я в начале 70-х, вышла книжка в 1980. Чрезвычайных трудностей с изданием не было, просто темп был такой. Допустим, в 73 году я предложил тему, в 74 редакция согласилась, в 75 я принес рукопись, ее отрецензировали, предложили доработать, в 76 я принес доработанную, ее вставили в план редакционной подготовки на 77 год, в 77 редактировали и иллюстрировали, в 78 внесли в издательский план на 79 год, потом кто-то влез без очереди, меня перенесли на 1980, тогда все и кончилось благополучно. Так что целое десятилетие я не заглядывал в темпологическое русло, плавал по другим.
Но время идет, и жизнь меняется. При Сталине у нас не бывало землетрясений, эпидемий и крушений, а тут вдруг объявился Спитак, да еще и Чернобыль, не говоря уже о взрывах на нефтепроводах, пожарах и прочем. Оказалось, что полным полно у нас непредвиденных бедствий. Да еще и СПИД. Ох, как нужен был бы Темпоград! И даже не как город Скорой Помощи, еще нужнее был бы как город Профилактики, город Предвидения и Предупреждения всяческих бедствий: стихийных, земных и космических, экологических, экономических и политических. Да, и политических! Каждый припомнит, сколько раз за последнее десятилетие срывались у нас планы, не исполнялись обещания, не удавались хорошие намерения, великолепные идеи лопались как мыльные пузыри, и не от злодейства, а от непродуманное. А если бы Темпоград...