И получает ответ:
— Нам необходим космос. У нас там забот полно. Посетите наш Вселенский Диспут. Главная тема: РАСТИ или НЕ РАСТИ?
Выше, плывя по руслу фантастики, писал я, что следующий плес после „Трудно быть богом", по-моему, должен называться „Диспут богов". Не угадал, не согласились со мной, не послушались братья-фантасты, не захотели спокойно обсуждать, предпочли обличать. Пришлось взяться за диспут самому.
В шестидесятых шла у нас в газетах дискуссия физиков и лириков. Поэт Борис Слуцкий сформулировал ее в четких стихах:
А в популярной песенке пелось:
И лирики восстали. Девушка какая-то, оттесненная самолетами или космическими ракетами на задний план, написала в газету, что и в космосе нужна ветка сирени. Символом стала эта ветка сирени, гербом лириков. Выше описанная дискуссия, начатая Колмогоровым, тоже превратилась в спор физиков-математиков и лириков-литераторов. Со временем формула „физики-лирики" забылась, но спор-то продолжается. Правда, позиция изменилась: нынче в загоне физики, а в почете лирики-политики. Видимо, мировой закон Слуцкого маятниковый с качаниями: в загоне — в почете — в загоне — в почете.
Четверть века назад, когда мой герой покидал Землю, спор был в разгаре, и с физиками встречи у него были и с лириками. И в Шаровом, надев анапод, он сразу увидел Их-Физика и Их-Лирика.
Как раз речь держал Их-Физик. Он говорил о тесноте в Шаровом скоплении. Освоение другого, ближайшего, планировалось уже давно, там работы хватило бы на столетие. А поскольку в нашей Галактике четыре сотни шаровых, стало быть и о тысячелетии можно было не волноваться. Но Их-Физика не устраивал такой вариант развития. Их-Физик видел в нем скучное' количественное умножение, копирование сегодняшнего уровня, нечто напоминавшее историю испанцев, насадивших два десятка Испаний в завоеванной Америке, или же сотый, двухсотый, трехсотый цилиндр... типовое строительство космических хрущоб. Их-Физик предлагал нечто новое и сверхграндиозное — осваивать не звездный „шарик", как он выразился пренебрежительно, а все Галактическое ядро разом — сотню миллиардов звезд. Это действительно был иной уровень: не пятиэтажка без лифта, а небоскреб, уходящий за облака. Их-Физик был в упоении от сверхсложностей и переполнен идеями.
— Повторение или творчество? Выбирайте! — закончил он с пафосом.
И кто же возражал ему? Их-Лирик.
— Лучшие планеты давно заселены в Ядре, — сказал он. — Там могут быть свои сапиенсы.
— Сапиенсы? Если бы были, давно связались бы с нами.
— А низшие расы вы собираетесь уничтожать?
— Не передергивайте. Я имел ввиду освоение планет с досапиенсами, животными.
— Как опознаете вы уже не животных и еще не сапиенсов?
— Для этого существует наука.
— Ваша наука столько раз ошибалась.
— Это не моя наука, а ваша — астродипломатия, астропсихология.
Полный протокол Диспута, вероятно, было бы скучновато читать, и в романе я перебивал его вставными новеллами — историческими примерами или поездками гостя по планетам. Был пример и неудачной астродипломатии. Отсталому народу огненной планеты подсказали решение его проблем на сотни лет вперед (так плуг на сотни лет решил прокормление Западной Европы). И жители той огненной планеты на века избавились от самостоятельного мышления. Как молитву твердили инструкцию астродипломата, самого его превратили в пророка Астралата.
На следующем заседании Их-Лирик предлагал вообще не расселяться, ни на другие шаровые, ни в Галактическое Ядро. По его мнению общение с низшими культурами замедлит развитие. „Возясь с недоразвитыми недосапиенсами, мы сами растеряем высокие моральные принципы, — говорит он, — застрянем на детском уровне". Он за отмену роста количественного и пространственного, он за рост духовный, за невмешательство в естественный, установленный природой порядок.
И не Их-Физик, существо с умом быстрым и немного ироническим, напоминает Их-Лирику историю яхты Здарга.
Это тоже вставная новелла, рассказывающая о великом ученом Шарового, открывшем искусственное тяготение, возможность нормально жить на маленьких небесных телах и передвигать их как корабли. В награду ему подарили личный астероид Астреллу, и он организовал на нем заповедник для талантливых физиков и талантливых лириков, возможность каждому творить беспрепятственно и неограниченно.