Сереньким утром сквозь снежный заряд вошли „Майя" и корабли конвоя на рейд острова Гогланд. Тут предстояло отдышаться, отстояться до вечера, перед тем как совершить второй ночной прыжок — до Кронштадта. И стало известно, что ночью напоролись на плавающие мины и погибли сетевой заградитель „Азимут" и один из тральщиков. Финский залив был набит минами, как суп клецками. Уже много, говорили, подорвалось кораблей на трудном пути исхода. А „Майе" повезло. Повезло Сергею.
Ему и впоследствии везло, когда ледяной блокадной зимой он оказался на Новоладожском аэродромном узле. Тут базировалась авиагруппа истребителей, прикрывающая Дорогу жизни.
Летчикам полагалась повышенная норма питания, а техсоставу — другая, только-только позволяющая поддерживать жизнь. Сергей держался, может, получше, чем иные технари. Был он от природы-матушки крепок. Комиссар подметил его наклонности и выдвинул Сергея в комсорги. Тоже, значит, и это доверие помогало сержанту Беспалову восполнять политическим усердием острую нехватку витаминов и калорий.
Усердие не осталось незамеченным. Летом сорок второго Сергея приняли в партию, а в начале осени направили в Ленинград на ускоренные курсы политработников. Весной сорок третьего, к началу новой кампании, он был
выпущен с курсов в звании младшего лейтенанта и назначен замполитом роты аэродромного обслуживания на островок в Финском заливе, где обосновалась маневренная база Балтфлота.
Шла замена истребителей — вместо „ишачков" и „чаек“, отлетавших свое, входили в строй Ла-5 — „лавочкины“, машины с хорошей скоростью и сильным вооружением. Молодой замполит, можно сказать, всю душу вкладывал в обслуживание новых машин. Со строгостью, но и с заботой воспитывал личный состав, о лучших бойцах писал заметки в газету „Летчик Балтики". У него стиль был немного торжественный и идеологически правильный.
Осенью сорок четвертого авиаполк перебазировался под Таллин, только что освобожденный войсками Ленфронта. А конец войны застал лейтенанта Беспалова в портовом городе Кольберге (он же — польский Колобжег). Вот куда ястребки залетели.
Да, повезло Сергею. Всю войну отгрохал, не сгинул на погибельных островах, выжил в блокаду, и не покалечило его под бесчисленными бомбежками. Был он высокий, с густой коричневой шевелюрой, с рыжеватыми усами, отпущенными под конец войны. Такой ладный офицер, у начальства на хорошем счету. В сорок шестом ему присвоили старшего лейтенанта и назначили замполитом батальона аэродромного обслуживания. У него теперь — впервые в жизни — была своя комната в военном городке на косе напротив Пиллау. В этом приземистом городе, ястребиным клювом нависшем над оконечностью косы, Сергей бывал часто: то по делам в штабе ВВС флота, то в редакции флотской, газеты „Страж Балтики", то — по субботам — в Доме офицеров.
Так прошло почти три года. За это время Пиллау переименовали в Балтийск, а нашего героя произвели в капитаны.
Однажды, поужинав с приятелями в ресторане Дома офицеров, капитан Беспалов заглянул в зал, где гремела радиола. Кружились пары — черные тужурки и цветные платья. У стенки стояли две девушки. Сергей подошел и обратился к одной, пышноволосой и статной, с вежливыми словами:
— Разрешите вас пригласить?
Глава десятая
БАКУ. НОЯБРЬ 1989 ГОДА
Я стояла в толпе у края фонтана и смотрела, как Самсон раздирал пасть льву. День был летний, солнце золотило мощные руки и икры Самсона, а лев рычал... или мне показалось это? Может, балует кто-то из толпы, подражая рычанию зверя? Я поглядела на ту сторону фонтана и вдруг увидела Ваню Мачихина. Он стоял там в своем мятом пиджачке среди женских цветастых платьев и, не мигая, смотрел на меня. Я замахала Ванечке, закричала и побежала к нему, а как добежишь, если он на другой стороне... а лев уже не рычал, а был в могучих руках Самсона... Я бежала, бежала...
И проснулась. Сердце испуганно колотилось. За темным окном завывал норд.
Странно, что я, коренная бакинка, за целую-то жизнь не сумела привыкнуть к господствующему на Апшероне ветру. С детства не люблю норд, несущий в город тучи песка с нагорья. От него не было спасения даже за плотно закрытыми окнами — он ложился на мебель, на крашеный пол налетом мельчайшей пыли.