А Нина — с порога в крик:
— Представляешь, нас обокрали! Сволочи! Павлик видел, хотел задержать, его ударили! А в милиции! Смотрят вот так! — Она презрительно сузила глаза. — Как будто не нас, а мы обокрали! Ах, сволочи! Ну, помоги же!
Это — Павлику. Он молча ставит в угол мокрый черный зонт, стягивает с Нининых ног сапоги, вешает ее пальто, потом, задрав бороду, разматывает с шеи кашне. Его узкое лицо бледнее обычного.
Нина и Олежка, перебивая друг друга, тараторят, проходят ко мне в комнату, и тут входит Сергей, сутулясь и напустив на себя обиженный вид.
— Что еще случилось? — спрашивает он.
— Да-да, здравствуй, — говорит Нина. — Павлик! — Она бросается в ванную, и оттуда доносится ее крик: — Мама, иди сюда!
Только теперь, войдя в ванную, я вижу, что у Павлика, разглядывающего в зеркале свое лицо, губа разбита в кровь. Заметно, как в уголке между усами и бородой наливается синевой гематома.
— Да ничего страшного... — бормочет он, промывая губу. — Перестань кричать...
А Нина — вот с такими глазищами, с растопыренными пальцами у пылающего лица — драматическим шепотом:
— Есть у тебя что-нибудь? Ну, не знаю, свинцовая примочка?
— Да нет никакой примочки, — отвечаю. — Надо просто холодное.
Сердце у меня колотится, колотится. Из шкафчика в ванной достаю старую круглую грелку, наполняю холодной водой, даю Павлику:
— Держи у губы. Нужен холод. Только холод.
Наконец все усаживаются, и я прошу толком рассказать, что же у них произошло, и Нина возбужденно начинает:
— Мы ехали в троллейбусе, было очень набито! У Азнефти освободилось место, я наклонилась, чтоб Олежку усадить, и тут Павлик увидел...
— Да не так, — прерывает ее Павлик, прижимая грелку к губе. — Со мной рядом женщина стояла, она мне тихо говорит: „Смотрите, в сумку лезет". Я глянул и вижу, парень-азербайджанец, маленький, в такой вот кепке, — он свободной рукой сделал быстрый круг над головой, — жмется к Нине...
— Терпеть не могу троллейбусных прижимальщиков! — бурно прерывает Нина. — Локтем отпихнула его, он мне что-то по-азербайджански, а Павлик схватил его за руку...
— Не что-то, а по матушке он тебя! Я его схватил, ты, говорю, в сумку залез, отдай деньги...
Олежка, сидящий рядом со мной на тахте, вскинулся:
— А он ка-ак даст папе!
— Замолчи! — орет на него Нина. — Не смей вмешиваться, когда взрослые разговаривают!
— Ничего он не дал, — говорит Павлик. — Он вырвался и юркнул в толпу, как змея. Я за ним. „Держите, кричу, вон он, в коричневой кепке!“ А передо мной двое, усатые — „Зачем кричишь? Давай назад“. Я им — „Пустите! Нас обворовали!“ И отталкиваю. Один из них — м-матерно меня... а второй ударил... и в толпу...
— Господи! — говорю. — А дальше что? Действительно украли?
— Ну конечно! — говорит Нина. — Сволочи, конверт с деньгами вытащили! Я кричу, визжу: „Помогите, вор в троллейбусе! “ Тут троллейбус остановился у Баксовета, мы пробираемся вперед, я кричу, чтоб водитель не ехал, надо милицию привести, а вокруг орут: „Нам ехать надо!.. Да украли же у нее... Тебе не надо ехать, вылезай и жди милицию, а другие ехать хотят... Она сама воровка!“ Я совсем остервенилась, кричу: „Воровской троллейбус!" А водитель из кабины вылез, с сигаретой в руках, и говорит: „Езжай свой Тамбов, там хороший троллейбус"...
— Так и не поймали? — спрашиваю.
— Нет! — Олежка подпрыгивает на тахте. — Не поймали!
— Я заметил, — говорит Павлик, — когда остановились, этот маленький в кепке выпрыгнул и смешался с толпой... Там же всегда полно народу, из метро выходят, и подземный переход... Я продрался к двери, выпрыгнул, озираюсь — нигде его не видно. Бросился к переходу, скорей всего он туда нырнул...
— Мы с Олежкой сошли, — подхватывает Нина, — и троллейбус сразу поехал. Ну, что делать? Побежали в милицию, в ближайшее отделение. А там! Сидят, чай пьют, ала-бала, ала-бала, смотрят вот так, как на червяка. „Свидетели есть?" А какие свидетели? Никто, конечно, и не подумал... Ах, сволочи! Ну, разве можно тут жить?
— Сколько у вас украли? — спрашиваю.
— Две тысячи.
— Ско-олько? — переспрашивает Сергей.
— Две тысячи! — с некоторым вызовом повторяет Нина. — Ну да, мы хотели сделать обмен тихо, без лишних разговоров, но теперь, когда все это накрылось...
— Какой обмен? — Сергей морщит лоб до самой макушки.
— На доллары. Что вы уставились? — говорит наша дочка, видя, как мы с Сергеем ошарашенно хлопаем глазами. — Нас познакомили с человеком, который продает валюту. Мы ехали к нему...
— А ты знаешь, что валютные сделки противозаконны?
— Ах да перестань, папа! Все, кто хотят уехать, стараются хоть немного валюты выменять. Мы же не крадем. Что тут незаконного?