30 июля произошло последнее драматическое заседание Совета. Бакинская Коммуна пала. Правые и дашнаки сформировали правительство под названием „Диктатура Центрокаспия“. Фактически осуществляла власть директория из пяти лиц.
13 августа комиссары и отряд Петрова погрузились на суда и отплыли в Астрахань, но канонерки директории нагнали медлительные пароходы у острова Жилого и заставили вернуться в Баку. Комиссаров арестовали и увезли в Баиловскую тюрьму. Остальные, в их числе и Григорий Калмыков, сидели под стражей на пароходах, ставших на якорь близ острова Нарген - клочка голой, без растительности, земли у выхода из Бакинской бухты.
В Баку начали прибывать английские части из Энзели. 17 августа пришел и сам генерал Денстервиль на пароходе „Президент Крюгер", чье название несколько смущало генерала, в юности воевавшего с бурами в Южной Африке. Приход англичан в Баку кто встретил неприязненно, кто восторженно, а у Стариковых и Тиборгов — с надеждой.
— Теперь будет порядок, — сказала Анна Алексеевна, переворачивая на шипящей сковороде половину толстой рыбы берш. — Господи, наконец-то будет порядок, как у людей. Карлуша, девочки, садитесь обедать.
— Опять ры-ыба... опять икра-а... — Надя сделала гримаску. — Хлеба хочу!
— Кушайте, кушайте, — сказала Анна Алексеевна. — Хлеб скоро будет. Англичане отгонят турок и завезут в город продовольствие.
— Вчера я видел у почтамта английский патруль, — сказал Карл Иванович, склонивший над тарелкой золотую шевелюру. — Но это были не англичане, а эти... индусы. Сипаи. Они задевали каких-то девушек и смеялись.
— Ну и что? — Анна Алексеевна устремила на мужа взгляд красивых зеленовато-карих глаз. — У англичан есть солдаты из колоний — ну и что? Главное, что будет порядок.
— Или будет, или не будет. Говорят, англичан очень мало. — Карл Иванович принялся разрезать арбуз. Рыба и арбузы — вот какое было у них теперь питание.
— Англичане — империалисты! — выпалила Надя. — Угнетатели!
— Господи! — воскликнула Анна Алексеевна. — Откуда у тебя такие слова? Где ты наслушалась большевистских глупостей?
— Это не глупости!
— Куда ты бегала вчера утром?
— Я же сказала тебе: к Полине.
— К Полине! — подозрительно повторила Анна Алексеевна. — Я запрещаю выходить из дому, слышишь?
Надя схватила кусок арбуза, вонзила в сладкую ярко-красную мякоть крепкие зубы.
Английский отряд, и верно, оказался малочисленным — всего тысяча с чем-то штыков да десятка полтора орудий. Разве это сила против кавказской армии султана? Хорошо еще, что турки воевали не напористо.
— А почему вы сидите на пароходах и не участвуете в боях? — спросила Надя у Григория Калмыкова.
Это надо вот как понимать. Комиссары все еще сидели в тюрьме, а их люди томились на судах, стоявших на якорях. Но стража была, как и все прочее в Баку, расхлябанной, не неподкупной, и при желании съехать тайком на берег было не сложно. Под покровом бархатной бакинской ночи с парохода спускали ял, стража, получившая пачку керенок, отворачивалась, и гребцы-матросы гнали ял с „пассажирами" к укромной пристани.
Съехав на берег, Калмыков утренним условным звонком дал знать Наденьке, и та, сказавши маме, что идет к гимназической подруге Полине, устремилась в центр города, на Каменистую улицу, где проживали Гришины тетки. Они имели шляпную мастерскую, там и торчали, делали шляпки, а в их квартире над мастерской Наденька встречалась с Калмыковым.
Ей недавно исполнилось семнадцать. Рано развившаяся, полногрудая, пышноволосая, Надя выглядела старше своих лет, только лицо сохраняло полудетское выражение, — что-то было от Карла Ивановича в ее наивно удивленных глазах. Но складом души она, наверное, пошла в прабабку — ту, которая убежала с гусаром.
Примчалась, взлетела на второй этаж, пала в объятия своего Робеспьера. Калмыков, в целях конспирации, сбрил бороду, отращенную „под Маркса". Он, надо сказать, стыдился своего непролетарского происхождения: отец в Тифлисе держал лавку восточных сладостей. Бакинских теток-мещанок стыдился. Потому, наверное, вырвавшись на просторы классовой борьбы, и был столь непримирим к мировой буржуазии.
После пылких объятий Григорий закурил папиросу.
— Гриша, — спросила Надя, лежавшая рядом с ним под простыней, — почему вы сидите на пароходах, не участвуете в обороне?
— Да ты что? Что несешь? Разве не понимаешь, что мы не можем в союзе с английским империализмом вести войну против империализма германского?