Сдав последний выпускной экзамен, историю, всей гурьбой пошли на бульвар. Это было традицией: после экзамена — на приморский бульвар. А там — солнце и куцая тень от акаций, и синяя вода с пятнами мазута. Близ парашютной вышки мы заняли боковую аллею, все скамейки, и был большой галдеж, смех, — ну, как обычно. Потом понемногу стали расходиться.
Вдруг я обнаружила, что мы остались вдвоем с Котиком в безлюдной аллее. Увлеченные разговором, сидели на скамейке под акациями, источающими сладкий парфюмерный запах.
— Мне пора домой, — сказала я.
— Подожди, — сказал Котик. — Надо поговорить.
Я посмотрела на его лицо, обращенное ко мне в профиль. Линия лба и носа была словно проведена по линейке — красивая линия. В мягкой темной шевелюре белели лепестки акации. Я стала очищать его волосы от этих лепестков, но Котик вдруг схватил мою руку и впился в меня пылкими карими глазами.
— Юля, я хочу тебе сказать... я ухожу на войну...
— Знаю.
— В военкомате предложили идти в артиллерийское училище в Тбилиси, но я отказался. Пока буду в училище, война может кончиться. А я хочу хоть одного немца...
Тут он осекся. Вспомнил, видно, что у меня отец был немец.
— Хоть одного фашиста, — поправился Котик. — Ты понимаешь?
Я кивнула. И потянула руку, которую он все держал в своей.
— Юля, я тебя люблю...
Он сказал это с какой-то отчаянной решимостью. Я наклонила голову. Сердце сильно билось. Мелькнула глупая мысль: вот вам, Эльмира и все девчонки... слышите? Мне, мне объясняется Котик в любви... А он положил руку мне на плечо и прижал к себе, и что-то шептал, и целовал мои волосы. Я отстранилась. Щеки горели, я сжала их ладонями.
— Я люблю тебя и хочу, чтобы ты меня ждала.
„Хочу, чтобы ждала" — это было похоже на Котика... такого победоносного. .. Ах, как хотелось броситься к нему в объятия! Но что-то мешало... Ему и в голову не пришло спросить, а люблю ли я...
— Ты будешь ждать меня, Юля, — не столько вопросительно, сколько утвердительно повторил он.
— Котик, конечно, буду ждать. Ты вернешься с войны, и мы будем дружить, как раньше...
— Дружить?
— Ну, мы же друзья, Котик... Прошу тебя, прошу... давай останемся друзьями...
В его глазах мелькнуло потерянное выражение. Смуглое, благородно удлиненное лицо побледнело. В следующий миг Котик сморгнул растерянность и как-то странно усмехнулся.
— Ладно, — сказал он. — Останемся друзьями.
Молча мы вышли с бульвара, пересекли раскаленную на солнце Петровскую площадь и молча пошли по Корганова. Вздорная дура, словно нашептывал мне кто-то. Ничего я не могла с собой поделать. Вздорная — ну и пусть... только бы не разреветься...
На фронт Котик не попал. Команду, в которую его определили, отправили в Иран. Он написал мне оттуда несколько писем, потом переписка как-то незаметно угасла.
Я в то лето поступила в АЗИИ — Азербайджанский индустриальный институт — на энергетический факультет.
Пожалуй, не стоит описывать мое учение в АЗИИ. Физика давалась неплохо, начертательная геометрия — хуже. Лучше всего было с общественной работой. Я поспевала и в студенческом научном обществе что-то делать, и в волейбольных соревнованиях участвовать, и бегать в стрелковый кружок.
В тот день, когда кончилась война, мы смылись с двухчасовки по основам и всей группой (двадцать девочек, четверо парней) поперли на приморский бульвар, а там — полно народу, пляшут, качают каких-то военных, и кто-то продает кунжутную халву, и мы скинулись и купили...
О, как мы ликовали в тот день!
А дома Калмыков закатил пир. Принес свеженькую осетрину! Пока мама ее варила, Калмыков, оживленный, опрокинул рюмку водки и расцеловал меня, норовя в губы, но я уворачивалась и оттолкнула его, а он тянулся со словами: „Ну что ты, Наденька, такой праздник, такой праздник..."
Я и раньше замечала его оценивающий взгляд, плотоядную улыбочку. И, между прочим, все чаще ловила на себе внимательные взгляды мужчин — на улице, в институте, всюду. Это доставляло тайную радость, но и пугало в то же время. Я томилась беспокойством, смутными предчувствиями... Хорошо, что повседневные заботы почти не оставляли времени для тайных мучений.
Прошел еще год, я заканчивала второй курс. В апреле маму угнали в командировку в Красноводск: Каспар проводил там слет ударников, обмен опытом — ну, что-то такое. Перед отъездом мама дала мне наставления, как и чем кормить Калмыкова. Он любил вкусно поесть. После еды брал мандолину и, склонив чернявую голову, наигрывал что-нибудь из репертуара Шульженко.