Олежка, с обвязанной шеей, сидел в старом штайнеровском кресле, листал книжку с картинками. Я уткнулась губами в его теплую белобрысую голову — ах, вот она, моя радость...
— Ба-а, а почему колобок от волка ушел?
— Потому что он круглый, катится. У тебя горлышко болит?
— Не. А волк бегает быстро!
— Дай я тебе градусник поставлю.
— Не хочу, не хочу! Мама уже мерила.
Ровно в половине одиннадцатого — звонок. Володя вошел стремительно. У меня на миг перехватило дыхание: ну, как будто мы снова молодые и пришел Котик Аваков. Поразительное сходство! Такое же смуглое лицо, пылкие глаза, порывистые движения...
Снял шляпу, модное кожаное пальто. Руки помыл.
Олежка заулыбался дяде Володе. У них отношения были дружеские. Дядя Володя умел показывать фокусы: то сделает из носового платка зайца с длинными ушами, то вынет из Олежкиного уха конфету. Но сегодня Володя, явно не расположенный к шуткам, сразу приступил к делу. Придавил чайной ложкой Олежкин язык.
— Скажи „а-а“.
Извлек из кейса фонендоскоп, выслушал Олежку.
— Не дыши так громко. Не балуйся. Ну, все. Одевайся. Значит, так, тетя Юля. Кроме небольшого покраснения в горле, никакой патологии. Пусть посидит несколько дней дома. — Володя быстро выписал рецепт. — Это полоскание, два раза в день.
Я предложила ему чай. Он взглянул на часы. Ладно, немного времени у него есть, спасибо.
— Сегодня ночью, — сказал он за чаем, — опять прокололи покрышки на моей машине. Все четыре. А у меня осталась только одна запаска.
— Это ведь не первый раз, да? Кто же это делает?
— Если бы знать! Подозрение есть, в нашем дворе полно амшары. Один особенно подозрителен, всегда улыбается, когда встречаемся во дворе, а глаза наглые... Прямо не знаю, что делать...
Володя жил в новом доме недалеко от стадиона, на улице Инглаб. Сюда он переехал, разменяв после второго развода хорошую кооперативную квартиру. Ужасно не везло Володе с женами. Первая, однокурсница по мединституту, оказалась на букву „б“, с ней он жил недолго. Вторая жена была актриса ТЮЗа... как это называется... да, травести. Маленькая, миловидная, она и в жизни играла роль наивного воробушка, который своим беспечным чириканьем осчастливливает людей. Они выглядели счастливой парой. Потом Володе надоел богемный образ жизни — в доме все вечно разбросано, всюду натыканы окурки, белье месяцами не стирано. Несколько лет терпел Володя, а потом, как он сам говорил, „кончился спектакль, публика повалила к выходу". В результате размена он очутился в огромном доме у стадиона, в однокомнатной холостяцкой квартире.
Володя Аваков был незауряден. Умен, начитан — это само собой. Он интересовался философиями Востока, буддизмом, тибетской медициной. Изучил иглоукалывание, обзавелся импортными иглами, практиковал у себя дома. Ему многие завидовали, ну как же, удачливый, умный, богатый — можно ли спокойно перенести такое?
Он пил чай с овсяным печеньем и рассказывал о своем вчерашнем разговоре с главврачом:
— Вызвал меня и говорит: „Не знаю, что с тобой делать. Требуют уволить!. „Кто требует?“ — спрашиваю. „Эти... Народный фронт". Я говорю: „У вас есть претензии ко мне, Джафар Мамедович?". „Нет никаких пре-тензий". „Так на каком основании меня увольнять?" Он пожевал губами и говорит: „Как армянина".
— Да ты что, Володя? Как это может быть?
— Он говорит, знаете, доверительно, у нас ведь отношения неплохие... „Володя, — говорит, — ты пойми мое положение. Мне угрожают! Напиши заявление сам. По собственному желанию". Я психанул: „Никакого заявления писать не буду. А если вы струсили, то увольняйте и в трудовой книжке напишите: „Как армянина". А он тоже горяч... Вскакивает и орет на всю больницу: „Ты думаешь, ты умный, да? Если бы умный был, у тебя в паспорте мамина фамилия стояла, а не папина! Керимов, а не Авакян!" Я говорю: „Аваков!" А он: „Это все равно — Аваков, Авакян! Мне приказали: ни один армянин не должен у тебя работать".
— Господи! Это же фашизм!
— Ходят по заводам, учреждениям, требуют до Нового года всех армян уволить. А до февраля — чтобы армяне покинули Баку. И уже начали занимать квартиры. В нашем доме, например, заняли две армянские квартиры, их хозяева куда-то уехали, но не насовсем. Взломали двери, вселились две огромные семьи...
— Кто?!
— Еразы. Не знаю, с ведома властей или нет. И знаете, что сделали? Вскрыли паркет, натаскали земли, стали выращивать в комнатах кинзу, лук... Дикари!
— Только и слышу: еразы, еразы. Почему их так много в Баку?
— Это азербайджанцы, жившие в Армении. Все они крестьяне. После Сумгаита армяне выгнали их со своей территории.