В то время Али Аббас уже слетел с Олимпа: Багиров за что-то рассердился на него и прогнал из руководства. Несколько лет Али Аббас директорствовал на одном из заводов, а в 57-м вышел на пенсию, жил безвылазно на даче в приморском селении Бильгя, газет не читал, по телевизору смотрел только футбол, страстно болел за команду „Нефтчи“. Другой его страстью был виноградник. В тиши и довольстве, вдали от вредного шума жизни, он прожил двадцать лет — и протянул бы еще десяток, если бы не рак легкого. Умер он вскоре после того, как ему исполнилось восемьдесят.
Итак, приезжаем мы к Эльмире и Котику на день свадьбы. Вручаем подарок — букет хризантем и набор чешских бокалов с изображением старых автомобилей. Расцеловались.
У Эльмиры, нашей восточной красавицы, были в школьные годы роскошные черные косы. Теперь — короткая стрижка, волосы, крашенные хной, имеют цвет темной меди. И расплылась Эльмира здорово. Но круглое белое лицо по-прежнему красиво. Одета, как всегда, ярко: крупные красные и голубые цветы по темно-коричневому шерстяному платью.
А Котик так и сияет золотыми зубами. Он тоже располнел, но в меру. Носит очки. Лицо отяжелело, несколько обрюзгло. Удивительно, что в таком преклонном возрасте (ему, как и нам с Эльмирой, пошел шестьдесят пятый год) Котик, кажется, не потерял из своей шевелюры ни единого волоса, — такая красивая седая грива.
Гюльзан-ханум, конечно, на своем посту — в кухне. Идем засвидетельствовать ей почтение. Маленькая, высохшая, как сухарик, в неизменном головном платке-келагае, она сидит у стола, заставленного блюдами с закусками, и руководит подготовкой пира. В прежние годы она сама священнодействовала у плиты, но теперь ноги плохо держат, все-таки Гюльзан-ханум под девяносто, и она руководит сидя.
Наклоняюсь и целую ее в морщинистую щеку. Она говорит:
— Хорошая пара, хорошая. — И добавляет старинную формулу: — Чтоб все ваши болячки перешли на меня.
— Ой, Гюльзан-ханум, — говорю, смеясь, — не надо никаких болячек. Привет, Фарида.
— Привет, — улыбается Фарида, младшая из сестер, не отрываясь от работы: она нарезает на доске лук.
После появления на свет второй дочери — Эльмиры — Гюльзан-ханум долго, лет двадцать, не рожала. Но уж очень мечтал Али Аббас о сыне, и Гюльзан на пределе родильного возраста родила третьего ребенка. Было столько забот и тревог (Фарида родилась семимесячной), что разочарование Али Аббаса очень скоро сменилось обожанием младшей дочери. Болезненная хрупкая Фарида стала любимицей семьи.
Жизнь у нее сложилась не слишком удачно. Она училась на втором курсе консерватории, когда на ее бледненьком, но прелестном лице остановил восторженный взгляд один молодой композитор. Последовал бурный роман, взрыв страсти, скоропалительное замужество. Увы, праздник любви продолжался недолго. Композитор оказался усердным ходоком по бабам. И когда Фарида убедилась в этом, последовал разрыв столь же бурный, сколь и сближение. После развода бедная девочка впала в депрессию. Все же спустя год она вернулась в консерваторию, окончила, стала преподавать в му-56
зучилище. Я не слышала, как Фарида играет на фортепиано, но говорили, что у нее талант подлинный. Она вела замкнутый образ жизни. Но недавно мы узнали от Эльмиры, что у Фариды роман с молодым, н уже довольно известным поэтом Вагифом Гаджиевым. Они помолвлены, свадьба будет весной.
В гостиной Котик знакомит нас с этим самым Вагифом. У него, как и положено поэтам, буйная копна волос. Лицо приятное, нос с заметной горбинкой, чувствуется, что это волевой человек. Вот только очень уж пучеглазый. Усаживаемся в кресла вокруг журнального столика, на котором раскрыты нарды.
— Играйте, — говорит Сергей, — вы же не закончили игру.
— Нет, ничего, все равно я проиграл. — Вагиф смешивает шашки. Говорит он быстро, с небольшим акцентом. — Константин Ашотович играет, как... как Капабланка! — выпаливает он и смеется.
— Не столько играли, сколько спорили, — уточняет Котик.
— О Карабахе, конечно? — говорит Сергей.
— О чем же еще? Вагиф считает, что толчком к началу карабахских событий было интервью академика Аганбегяна в Париже в октябре... или ноябре?
— В ноябре восемьдесят седьмого! — вскидывается Вагиф. Слова сыплются как из пулемета. — За три месяца до начала событий! Нам достали этот номер „Юманите“. Он сказал, что ИКАО должна перейти в Армению! Что вопрос решится в ходе перестройки.
— Мало ли что вякнет академик, — возражает Котик. — Причина событий — давнишнее недовольство армянского населения Карабаха. Кеворков зажимал культурные связи с Ереваном.