— Раньше было просто закрывать вопросы, — замечает Котик. — Звонок из ЦК — и все заткнулись.
— Ты, Володя, сказал иронически: „знаменитая дружба народов", — говорит один из гостей. Он, кажется, литературный критик, всегда бывает у Эльмиры и Котика по торжественным дням. У него бритый череп и унылый нос, нависающий на седые усы. — А ведь она была, дружба народов. Мы постоянно общались, мы уважали друг друга...
— Была, была! — горячо подтверждает Эльмира. У нее в глазах стоят слезы.
— Лет двадцать назад, — продолжает критик, — в Баку была встреча поэтов трех закавказских республик. Сколько вина выпили! Какие тосты! Кто-то из грузин предложил тост за Саят-Нова и армянскую землю, породившую этого замечательного ашуга, который складывал и пел песни на армянском, грузинском и азербайджанском языках. Потом встает азербайджанский поэт, кажется, Расул Рза, и говорит — давайте выпьем за грузинскую землю, где покоится прах нашего великого писателя Мирзы Фатали Ахундова. Встает грузин, предлагает выпить за азербайджанскую землю, в которой похоронен великий грузинский поэт Бараташвили. И тут Карло Каладзе, остроумный человек, громко говорит: „Дорогие друзья, приезжайте к нам в Тбилиси — всех похороним!" — И, выждав когда утихнет смех, критик заключает, подняв фужер с вином: — Предлагаю без иронии — за дружбу народов.
— Молодец, хорошо сказал, — раздается низкий хрипловатый голос Гюльзан-ханум. — Что за времена настали? Почему вдруг все стало плохо? Ну хорошо, Сталин плохой, Багиров плохой. А почему социализм — плохой?
— Нэнэ{2} — мягко говорит ей Володя. — Не в том дело, что он плохой. Просто он совсем не тот, о котором...
— Володя-джан, — клянусь тобой, социализм я сама знаю. Тебя плохой человек уволил — ничего, мама скажет кому надо, тебя опять возьмут на работу. Все будет хорошо. — Она подслеповато смотрит на дочь. — Зачем плачешь, Эльмира? Да перейдут на меня твои болячки...
— Я не плачу...
Но слезы текут и текут по круглым щекам Эльмиры, она вытирает их вышитым платочком. Володя проводит ладонью по ее медным от хны волосам.
— Успокойся, мама, — говорит он тихо. — Нэнэ права, все будет хорошо.
Глава шестнадцатая
БАЛТИЙСК. 1948—1950 ГОДЫ
Шел дождь, когда мы с Валей Сидельниковой приехали в Калининград, как с недавних пор стал называться Кенигсберг. Вокзал был разрушен, перрон изрыт воронками, залитыми водой. Таща свои чемоданы, мы прошли перрон из конца в конец и убедились, что, вопреки тому, что было обещано в Ленинграде, никто с метеостанции нас не встретил.
— Ну, ясно. — Валя поставила чемодан в лужу и принялась запихивать свои белокурые кудряшки под мокрый берет. — Так я и знала. Никому нельзя верить.
День был пасмурный и безрадостный, как и мое настроение. Вокруг громоздились горы камня, щебня, — разрушенный Кенигсберг пугал, наводил на мысль о невозможности жить.
Жизнь, однако, трепыхалась и в этом гиблом месте. Возле нас останавливались моряки, интересовались, зачем мы приехали, и вскоре мы узнали, что в Пиллау сегодня поезда уже не будет — надо искать попутную машину. Разбитной старшина какой-то статьи подхватил наши чемоданы и пустился в ущелье между развалин, явно устремляясь к уцелевшему строению с надписью на куске фанеры „Закусочная". Мы с Валей еле поспевали за разбитным малым. Черт его знает, куда он нас ведет...
— Товарищ! — крикнула Валя. — Эй, товарищ моряк! Отдай чемоданы! Сейчас же!
Он остановился, протянул нам чемоданы.
— Нате. Мне без них даже удобнее. А я так понял, вы в Пиллау хотите.
— Да, в Пиллау, — сказала языкастая Валя. — Но пешком туда не побежим.
— Да вот же машина, — кивнул старшина на грузовик, мокнувший возле закусочной. — Мой старлей сейчас заправится, и мы туда поедем.
Но поехали еще не скоро. Старший лейтенант, начальник разбитного старшины-шофера, выйдя из закусочной, сердечно нас приветствовал, сразу обнял меня за талию и пригласил сесть рядом с ним в кабину. Я, отведя его руку, отказалась, после чего старлей потерял к нам интерес. Мы с Валей вскарабкались в кузов и сели на какие-то ящики. Кроме нас, в кузов забрались еще трое — мичман с коричневой обожженной щекой и два матроса. Из их разговоров я уразумела, что приехали они из Пиллау в Калининград за какими-то запчастями. Обратный их путь в Пиллау был извилист. Я и не подозревала, что в разрушенном городе так много закусочных — и, по-моему, старлей не пропустил ни одной. Все они были сильно на взводе, — к счастью, кроме шофера, иначе мы никогда бы не добрались до Пиллау.