— Сережа, — сказала я, наливая в чашки чай. — А верно, что плохого в том, что он носит крестик?
— Да ты что? — уставился он на меня. — Не должно быть в армии никакой поповщины. Это же реакционная штука — религия. Она только мозги затуманивает. Не понимаешь, какой от нее вред?
— В вопросах философии, может, она и вредная. Но служить разве мешает? Ты сам говорил, что этот Юркин исполнительный...
— Ну, говорил. — В тоне Сергея я впервые услышала раздраженные нотки. — Я не могу положиться на бойца, у которого в голове вместо сознательности поповские бредни.
Быстрыми глотками допил чай и перевернул чашку кверху дном.
Юркин крестик так и не снял. Что было делать? На комсомольское собрание для проработки не потащишь: Юркин был из несоюзной молодежи. Пошел Сергей к замполиту полка, спросил совета. А тот рассердился даже. Дескать, не первый год, Сергей Егорыч, служишь, сам должен соображать, что в таких случаях делают. Какой у нас принцип воспитания? Убеждение. А если убеждение не помогает, то? Вот и действуй.
Убеждению строптивец не поддавался. И тоща Сергей перешел ко второй части формулы воспитания.
Подробностей я не знаю. Знаю только, что крестик с Юркина сняли (или сорвали) двое старослужащих — по приказу Сергея.
Был зимний вечер, за окнами мела метель. Она выдувала тепло из нашего щитового дома, содрогавшегося от ударов ветра. В тот вечер я производила генеральный осмотр своего гардероба, чтобы отобрать тряпки, пригодные для пеленок. (Шел пятый месяц моей беременности.) Сергей что-то писал за столом.
В дверь постучали. Соседка, жена штабного офицера, сказала, что к нам пришел какой-то матрос. Он и стоял у входной двери, маленький, облепленный снегом. Я велела ему отряхнуться (он отряхнулся, как щенок, вылезший из воды) и впустила в комнату.
Юркин был щупленький и неказистый — типичное дитя голодного военного времени. Коротко стриженная голова сидела на неправдоподобно тонкой беззащитной шее, торчащей из шинели.
— Садись, Юркин, — сказал Сергей.
— Не, я постою. — У Юркина был голос, словно он подражал интонации старой женщины. Его бледно-зеленые глаза беспокойно бегали. — Товарищ капитан, вы крестик отдайте обратно.
— Ты сядь. — Сергей надавил на плечи матроса, заставил его сесть. — Послушай. Как ты думаешь, почему после революции церкви закрыли и кресты посбивали? Ну, почему?
Тот пожал плечами.
— А потому, Юркин, что революция освободила народ от угнетения. А кто был у угнетателей первый помощник? Церковь. Церковь, Юркин, очень вредная, коварная вещь. Она затуманивает мозги байками про Иисуса, про мучеников за веру. И следовательно? Отвлекает людей от борьбы за новую жизнь. Вместо нужной нам бодрости, активности — церковь призывает к покорности судьбе, обещая покорным блаженство в раю. Никакой загробной жизни нету, Юркин. Это выдумки поповские, обман сплошной. Ты понимаешь?
Юркин молчал. Сергей набил трубку, закурил. Я предложила чаю.
— Давай, — сказал Сергей. — Сними шинель, Юркин, мы чаю попьем.
— Не, — сказал Юркин своим старушечьим голосом. — Товарищ капитан, отдайте крестик. Очень прошу.
У Сергея лицо посуровело, одна бровь поднялась.
— Не понимаешь, когда с тобой по-товарищески говорят. Ну, нельзя на военной службе крест носить. Отслужишь — пожалуйста, отдадим. Хотя я все же надеюсь, что мы тебя перевоспитаем. Ну, иди, Юркин, раз чаю не хочешь. Иди в казарму, отдыхай.
Ночью, около четырех, нас разбудили. Сергей, в майке и трусах, вышел в коридор. Я услышала:
— Товарищ капитан, меня дежурный прислал. Матроса Юркина нет в части.
— Как это нет? — сказал Сергей незнакомым мне грозным голосом.
— Нету. Как вечером ушел из казармы, так и не вертался.
Сергей быстро оделся, сказал, чтобы я спала спокойно, и ушел. Конечно, я не спала остаток ночи. Стояла, запахнув халат, у окна, от которого несло холодом и неопределенной тревогой. Где-то вдали, за метелью, скользнул свет фар.
Юркина искали по всей территории части. Когда рассвело, один сержант-оружейник приметил полузанесенный снегом след — он вел от поселка через кустарник в поле. Где-то след терялся, возникал вновь — там, где ноги идущего глубоко проваливались в наст, — и привел этот след в лес.