У Сергея голова туманилась, когда они с Лизой целовались. Она же вертела девятнадцатилетним пареньком как хотела. Таскала Сережу на открывшуюся в парке танцплощадку. Ловкий в движениях, Сергей скоро выучился не только модному фокстроту, но и румбе и вальсу-бостону. Закрутила его Лиза.
В июле они расписались. А под Новый год Лиза родила Сергею сына, и был сыночек наречен Васей в память о брате, павшем в борьбе за новую, коллективную жизнь.
Жили молодожены у Лизиных родителей на Фабричной улице. Лизиного отца Монахова, служащего окрфо, в городе не любили. Он распоряжался на торгах, где продавали имущество, изъятое у граждан за неплатеж налогов, и поговаривали, что к его рукам прилипали то машина швейная, то трюмо. Монахов был не дурак выпить, зятю подносил, любил высказаться за политику.
Однажды весной ездил Сергей по радиоделам в соседний район, вернулся под вечер домой — видит, на углу Фабричной и Революционной стоит Монахов, покуривает.
— Что это вы прохлаждаетесь? — спрашивает Сергей.
— Да вот, — громко отвечает Монахов, щуря зеленые, как у дочки, глаза, — покурить вышел. А ты, Сережа, где был?
— Чего вы кричите? Я не глухой. В Лопасню ездил по делу.
— Ага, в Лопасню. А ты слыхал, по радио сообчили, китайская красная армия в этот вступила... Гуй... Гуй... — Смеется Монахов. — Название еще такое...
Сергей вошел в квартиру (на первом этаже жили), а Монахов за ним следом. В конце общего коридора были у них две комнаты, большая проходная и маленькая, где и помещались молодожены с новорожденным сыночком, для которого знакомый столяр сколотил кроватку. Сергей прошел через большую комнату, где за ширмой лежала вечно больная жена Монахова, и только протянул руку к дверной ручке, как дверь отворилась, и вышел из маленькой комнаты дородный краснолицый товарищ, которого в городе все знали.
То был Петровичев, заслуженный красный командир, бравший Перекоп, а после гражданской войны строивший твердой рукой в Серпухове новую жизнь. Сам бывший текстильщик, он радел об интересах рабочих здешних текстильных фабрик, был непримирим к искривлениям классовой линии. Но в год великого перелома что-то и у Петровичева в его государственной жизни переломилось — и слетел он по лестнице до той ступеньки, что называлась предокрпрофсож. И как-то растерял былую грозность красного конника, стал выпивать и погуливать. А после убийства Кирова пошло сильное перетряхивание кадров — и припомнили Петровичеву какие-то необдуманные слова, обвинили в правом уклоне. Он каялся, каялся — и слетел еще ниже, получив должность заведующего окружным финотделом, даром что в финансах смыслил мало.
Застегивая на ходу тужурку, вышел Петровичев из маленькой комнаты и, не глядя на ошеломленного Сергея, направился к выходу. Монахов поспешил за ним — проводить начальника.
Сергей вступил в комнату в тот момент, когда Лиза накидывала покрывало на постель.
— Ты что... — растерянно пробормотал Сергей. — Ты что же... ты как же смеешь...
Лизе бы в ноги броситься, попросить прощения. А она, нахалка, встала, руки в бока, зеленые глазищи выкатила:
— А что тут тако-ова! У нас не буржуйские теперь законы. Свободная любовь у нас...
Тут Сергей вышел из оцепенения, стал бешено кричать. Вернувшийся Монахов сходу на него напустился:
— Чего разгавкался? Кто ты есть, чтоб на нее с матом? Своего сына бы постыдился, — кивнул на хнычущего в колыбели младенца.
Сергей задохнулся от этих наглых слов.
— Да вы... да она... при ребенке...
— Ты на себя посмотри! — гвоздил Монахов. — Взяли тебя в семью, голь перекатная! Нелатаные штаны по первости носишь!
Сергей ушел из монаховского дома в общежитие и вскоре оформил развод.
А летом 36-го поехал он в Борисоглебск поступать в авиашколу. У него на руках были комсомольская путевка, справка из аэроклуба о налетанных часах — все чин чинарем.
Такое стояло время: мальчишки рвались в авиацию.
Глава третья
БАКУ. ТРИДЦАТЫЕ ГОДЫ
Моя девичья фамилия — Штайнер. Мой отец был немец.
Насколько я знаю, немецкие колонисты были приглашены в Россию еще при Екатерине Второй. Они селились на новых землях на юге, впоследствии обосновались в Поволжье и на Кавказе, добрались и до Закавказья. Вокруг Гянджи расположились немецкие поселения. Там очень красивые и плодородные места. Немцы возделывали поля, занимались виноградарством, их хозяйства процветали.