В дверь бухали кулаками, били ногами. Гамид неспешно прошел к двери и отпер. В переднюю слитной группой ворвались пятеро, молодые, в кепках, со злыми решительными лицами. Гамид сразу заговорил по-азербайджански, предводитель погромщиков резко ему ответил. Он был невысок, небрит, с угрями на щеках — Юлия узнала в нем того, кто неделю назад увез галустяновский телевизор и дал Павлику в зубы. Он сунул Гамиду под нос смятую бумажку, настойчиво тыкал в нее пальцем:
— Галустян! Бахырсан{3}? Галустян!
Потом устремился к Беспаловым, оглядел быстрым взглядом:
— Русски? Где эрмени прятал? Говори!
— Галустяны уехали, — поспешно сказал Павлик. Он понимал по-азербайджански, слышал, что сказал Гамид, и повторил его слова: — Совсем уехали из Баку.
Угрястый выругался и сказал что-то своим. Двое сунулись во вторую комнату, все осмотрели, даже дверцы шкафа распахнули. Олежка вдруг громко заплакал. Юлия гладила его дрожащей рукой по голове, вполголоса успокаивала. Беспалов оцепенело смотрел на погромщиков, на арматурные прутья в их руках.
А угрястый в коридоре говорил с Гамидом. Гамид так стоял, что загораживал проход на свою половину, и была в его тоне властность — и это, как видно, действовало на предводителя. Во всяком случае, он и попытки не сделал полезть обыскивать комнаты Гамида.
Как ворвались слитной группой, так и выкатились из квартиры. Гамид запер за ними дверь. Некоторое время прислушивались. Но вот заработал автомобильный мотор. И стал затихать.
— Какой же вы молодец, Гамид, — сказала Юлия, выйдя в кухню. — И ты, Зулечка! Спасибо вам.
— Ой, что вы, Юля-ханум! — воскликнула та. — Какое спасибо? Разве мы не соседи?
А Павлик в комнате сказал:
— Этот, их главный. Гамиду говорит — их выгнали из Армении... из Зангезура... дом сожгли... Они зимой шли через горы, его дед на перевале до смерти замерз...
Беспалов, сидевший у молчавшего телефона, повел на Павлика оловянный взор.
Володя Аваков гнал машину вверх по улице Фабрициуса. На углу Бакиханова был затор — стояли трамваи, трубили машины, толпились люди. Володя въехал на тротуар и медленно стал объезжать справа стоявшие машины. Ему кричали что-то, грозили кулаками, но он ехал, потом, нажав на газ, проскочил перекресток.
Он был не то чтобы спокоен, но уверен в себе. Он подобрался. Город , в котором он родился и жил, грозил ему опасностью, тем большей, что ехал он через самый опасный теперь район — Арменикенд. Он видел: группки взбудораженных людей врывались во дворы. Слышал крики. Чутьем преследуемого зверя чуял, где нельзя проехать. Впереди был пикет, рядом с ним остановился автобус, из которого выпрыгивали вооруженные чем попало люди. Володя свернул в боковую улочку, потом опять повернул и выехал на Ереванский проспект. Ха, Ереванский! Уж наверно его переименовали. Все армянское переименовывают. Улица Шаумяна — теперь проспект Азербайджан... Безумие обуяло Баку... Нострадамус, что ли, предсказал, что конец XX века будет страшным... Ни черта, выберемся! Только бы доехать до дома, забрать вещички и деньги — и к родителям... А завтра — прощай, Баку!
Возле метро „Гянджлик" шел митинг не митинг, кричали в мегафон, бегали какие-то люди, — во всем этом было нечто от игры — если бы не веяло от такой игры смертельным,-холодом.
Вот и улица Инглаб. Поворот налево, еще с полкилометра — и Володя въехал во двор дома, растянувшегося на целый квартал. Возле второго подъезда, как обычно, тусовалась группка парней. Когда Володя медленно проезжал мимо, они приумолкли. Один нагнулся, с улыбочкой посмотрел на Володю. Это был юнец с красивыми, но диковатыми чертами лица, с презрительно прищуренными черными глазами, с огромной черной шапкой волос. На нем была желтая нейлоновая куртка. Володя знал, что этот парень уже отсидел в тюрьме за ограбление магазина, вышел досрочно на свободу и жил тут у родственников, тоже темных людей. В доме немало было жильцов, неприязненно косившихся на Володю — удачливого, богатого, да еще армянина. А этот, в желтой куртке, всегда ему улыбался. Но именно его Володя подозревал в прокалывании покрышек. Вот и теперь этот красавчик нагнулся и заглянул в машину с ласковой улыбочкой.
Володя поставил машину на обычном месте, за котельной. Осмотрел крышку багажника. Да, скверно: вмятина, краска содрана, под дождями тут ржавчина пойдет. Ну, что поделаешь...
Взбежал к себе на третий этаж. Вот оно, его убежище, однокомнатная квартира, обставленная югославской мебелью цвета слоновой кости. Гарнитур — будь здоров, приобретен за две цены, — зато и красиво! Позвонил родителям — занято. Ладно, надо побыстрее собраться. Вытащил с антресолей большую синюю сумку, принялся ее набивать.