Сергей вошел в „кабинет" с обмотанным пальцем. Я протянула ему заявление. Он прочел, собрал тысячи морщин на лбу.
— Ты уверена, что это правильно?
— Да. Здесь жить больше нельзя.
— Они могли бы переехать в другой город. В Россию. Архитекторы, наверное, всюду нужны.
— О чем ты говоришь? Не хуже меня знаешь, что их нигде не пропишут. А без прописки не примут на работу.
Он помолчал. Я понимала, как мучительна для него сама мысль о том, что он выпроваживает свою дочь из любимого отечества. Но, конечно, он сознавал и неотвратимость этого отъезда. О, как я понимала Сергея Беспалова, храброго солдата войны и верного „солдата партии"...
— Ты представляешь, что с ними там будет? — сказал он с горечью. — Работу не найдут, пособия еле хватит на пропитание, это же капиталистическая страна, там главное — деньги. А где их взять? Олег вырастет, забудет русский язык, сунут ему в руки автомат — иди убивай арабов...
— Перестань! Талдычишь пропагандистские штампы!
— Я не талдычу, я дело говорю. Это сионистское государство.
— А у нас какое? Интернациональное? Сколько, ты сказал, убили армян?
— Это вспышка старой вражды, она не характерна для нашей...
— А что характерно? Лозунги, в которые давно никто не верит? Сережа, протри глаза!
Он смотрел на меня оловянным взглядом. Упрямо повторил:
— Все эти вспышки произошли только потому, что ослаблено...
— Люди плохо живут — вот почему! Живут бедно, вечно нехватки, осточертевшие очереди... Хорошие вещи — втридорога у спекулянтов. Нервы у всех — ни к черту... Если бы не это, не бедность, не вспыхнула бы ненависть, не пошли бы за крикунами...
— Юля, успокойся. Не надо нам ссориться.
— Да... не надо... Скоро мы останемся одни... Картошка, наверное, сварилась? Открой банку тушенки, будем обедать.
После обеда я прилегла отдохнуть, задремала. Вдруг проснулась: было ощущение, что сердце останавливается — так редко оно билось. Надо что-то принять — кордиамин, анаприлин... Шаркая домашними туфлями, я пошла в кухню, мои лекарства были там, на столике.
Сергей, сильно сутулясь, стоял у темного окна. Раньше от письменного стола было не оторвать его — лекции писал, мемуары — работал! А последние две ночи торчит у окна, выходящего на Сальянские казармы. Смотрит, смотрит...
Я зажгла свет. Сергей обернулся. В который уже раз- я внутренне ужаснулась: как он постарел! Сколько морщин прорезало время на красивом когда-то лбу... и этот угрюмый взгляд...
— Большая толпа у ворот казарм, — сказал он. — Кричат что-то.
Я приняла лекарства. Мое усталое сердце потихоньку „набирало обороты“ — пусть еще поколотится, потрепыхается.
Сидели перед телевизором. Шла передача на азербайджанском, дородный мужчина в косо повязанном галстуке призывал, насколько я понимала, к спокойствию. Заиграл оркестр народных инструментов — зурна, кеманча, барабан. Наконец — последние известия из Москвы. „В Баку перед зданием ЦК КП Азербайджана продолжается митинг, участники которого протестуют против введения чрезвычайного положения... Предпринимаются попытки нападений на склады воинских частей с целью захвата оружия... Военные проявляют выдержку, терпение"...
Вдруг экран полыхнул белым светом и погас. Чертыхнувшись, Сергей принялся крутить ручки, отвинтил заднюю стенку, вынул трубочку предохранителя.
— Нет, не перегорел. Может, на студии что-то? Позвони Нине — у них работает?
Оказалось, и у Нины не работал телевизор. И у Джалилова. Значит, что-то случилось на телестанции. Джалилов сказал, между прочим, что возле военных городков, на крышах домов, устанавливают пулеметы.
— Кто устанавливает? — недоверчиво спросил Сергей.
Тот ответил: активисты Народного фронта, экстремисты.
— Экстремисты! — Сергей заходил по комнате. — Не понимаю! Ведь они все должны быть на учете у органов безопасности. За час, ну за два органы могли бы их всех арестовать...
В начале двенадцатою легли спать. Я приняла снотворное и довольно быстро заснула.
Ненадолго...
Нас разбудила стрельба. Отчетливо стучали пулеметы или автоматы, а может, и те и другие. Потом взревели моторы.
Надев халаты, мы сунулись к кухонному окну. Светящимися трассами было исполосовано темное небо. Трассы шли снизу, со двора Сальянских казарм, и сверху — с верхних этажей высотного здания института. По территории казарм скользили, перемещались огоньки фар.
— Кажется, танки двинулись, — сказал Сергей. — Похоже, они проломили стену и выходят. Ну, дела!