— Вот и сама все рассказала.
— Хочу, чтобы ты.
— Потом, попозже. Кнопка, посмотри. Под фальшивым камнем, это чтобы никто чужой не узнал. Вот я ее нажимаю. Нажал. Стальная стена отходит, кирпичи на ней только для видимости...
— Владик, ты меня сильно любишь?
Цепеш легко улыбнулся, потом засмеялся, откинув голову и топорща бронзовые усы, схватил Анну в охапку и закружил — быстро-быстро и целуя, целуя — в губы, в руки, в мягкие завитки волос, в глаза.
— Умру, отпусти, люблю. Какие у тебя руки сильные.
Цепеш стал кружить ее медленно, и небо над их головами стало кружиться медленно и скоро замерло, вонзив якоря облаков в неровные зубья стен. Он осторожно поставил ее с собой рядом. Анна Павловна стояла, глаза зажмурены, губы полуоткрыты, на губах блестка улыбки. Влад взял ее руку в свою и вжался горячей щекой в горячую подушку ладони.
— Любишь,— тихо сказала она.— Люблю,— повторила .она еще тише.
— Люблю,— громко сказал Влад, и Анна Павловна открыла глаза.— Пойдем, я тебе еще не все показал. Там у меня столько всякого хлама. Вообще-то все это очень интересные вещи, и ценные, но для меня они — так, игрушки. Нет, я их очень люблю.
— У вас так рано темнеет, как у нас — в августе. Солнце почти село.— Анна Павловна посмотрела на западную стену двора, хотела увидеть солнце, но не увидела, вместо солнца, словно хребет разлегшегося по верху стены дракона, тянулись сточенные зубцы.
— Валахия — сумеречная страна, солнце обходит нас стороной, а если бы я не нашел тебя, солнце вообще бы погасло. Анечка, ты сама — солнце. Солнышко. Хочешь, я тебе покажу мое ртутное озеро? Когда над ним зажигаешь свечу, так красиво. Не знаю, что и сказать, так красиво. Хочешь?
— Хочу.
Лифт был простенький, как в ее старом доме на Моховой, зеркало в деревянной раме, тусклое и в морщинах трещин. Лампочка в стеклянном чехле. Чехол — мутный и красный, и лица их сделались красными, так что смотреть страшно. Кнопок с цифрами этажей не было, и когда лифт мягко пошел, она так и не поняла, куда они едут — вниз или вверх. В зеркале отразился их поцелуй — долгий? короткий? — он длился, пока дверцы не разошлись, и Цепеш, обняв ее за плечи, не вывел наружу.
— Ты веришь в счастье? — спросила Анна Павловна, разглядывая ракушечный грот, в котором они оказались.— Я раньше в него верила иногда, только оно всегда было какое-то маленькое, как брошка или натертый пятак. А сейчас знаю, что оно есть. Есть и все.
— Пятак — смешно.
— Правда? Это память о моем первом муже. Однажды он поехал на теплоходе в Швецию, или в Данию — куда-то туда. Так он там натирал пятаки, чтобы они блестели, и на каждый пятак выменивал себе крону. Он тогда „форд“ себе оттуда привез, и всем рассказывал, что тот ему в шестнадцать рублей обошелся.
— Ловко. Расскажи мне о нем.
— Влад, я уже не помню. Про пятаки помню, а про мужа — нет. Я сейчас думаю, что у меня его вообще не было. Был, и не было.
— Он любил тебя?
— Наверное, и сейчас любит. Какое красивое зеркало!
— Оно из Венеции, очень старое. Значит, любит?
— Из Венеции? Ой, на нем трещины.
— Это пуля.
— Ой.
— Смешная история, как-нибудь расскажу. Здесь моя домовая церковь.
— Здесь, в гроте? А я не крещеная. Я всегда думала, Бог — что-то такое далекое, страшное. Далекое и холодное. Как смерть.— Она вдруг остановилась и засмеялась, смехом прикрывая испуг.
— Бог — это огонь,— сказал Цепеш.— Я верю в огонь. Есть редкое старое слово, которое я очень люблю. Огнепоклонник. Я — огнепоклонник.
— Здесь так холодно.
— Ну, это пока, скоро здесь будет жарко. И будет много огня, ведь ты тоже любишь его больше всего на свете.
Анна кивнула, потому что знала, потому что любила, потому что горела в любви, и пламя было выше звездного света.
Влад заглянул ей в глаза и, увидев это, сказал:
— У тебя странная несовместимость с мужьями. Как будто ты их сжигала заживо.
— Что ты, Влад, я всех их очень любила.
Он кивнул:
— Да, как любит огонь — сжигая.
И подумал: „Теперь твой огонь я“.
— Я всех их любила, но чем больше я их любила, тем они делались почему-то меньше и меньше. А потом наступал момент — кажется, вот человек, близко, а рукой потянешься — нет его. Наверно, все эти годы я прождала тебя. Так долго.
— Все проще. Такая у тебя кровь — кровь королев,
Анна Павловна рассмеялась:
— Если так, то ты говоришь мне об этом первый.
— Потому и с мужьями у тебя выходило плохо. Я знаю. Кровь, она как огонь — очень много значит в судьбе. Хочешь, я открою тебе одну свою тайну? Здесь, в доме, у меня лучшая коллекция образцов человеческой крови. Другой такой ни у кого нет.