Во второй части мемуаров Веригина подробно описаны все этапы изготовления парфюмерного продукта: изобретение формулы, хранение ее в бронированном шкафу, различные методы экстракций, закупка и доставка основных материалов, дизайн, реклама, сбыт… Но первая и самая важная часть книги посвящена топографии универсума ароматов Российской империи, которую после Гражданской войны автору пришлось покинуть навсегда. Это те же «поиски утраченного времени», что и у Марселя Пруста, но о них повествуется языком образованного химика и парфюмера. Эту часть можно трактовать как привычную медитацию, как мысленное путешествие по обонятельному ландшафту детства и юности, проведенных в России. Это вовсе не произвольный этюд, не лирическое отступление, но системное описание, выполненное опытным профессионалом, человеком, способным мысленно воссоздавать и познавать мир. И тосковать по нему. Каждой главе предпослан эпиграф из какого-нибудь известного русского поэта, от Афанасия Фета до Николая Гумилева, от Александра Пушкина до Ивана Бунина, несколько строк, где речь идет об обонянии, о памятном запахе или благоухании. Подобно Хансу Й. Риндисбахеру (The Smell of Books), он призывает их в свидетели впечатляющей силы, даже очевидности обонятельного опыта 51. Мы как бы воочию видим пейзажи — от Крыма до Орловской губернии, ощущаем их климат, рассматриваем картины прошлого: то просторный дом с анфиладами комнат, то усадьбу, то город. Вслед за автором мы возвращаемся в его отчий дом. Туда ведут запахи утреннего кофе, волчьей шкуры у кровати, дорогих сигар, летней мебели, с которой после долгой зимы сняли чехлы. Запахи возникают как шорохи прошлого. В будуаре тети Лёли автор, восхищенный витающим там ароматом, уже в детстве решает избрать свою будущую профессию. В писчебумажном магазине пахнет карандашами из кедрового дерева, химией школьных чернил и металлом стальных писчих перьев, кожей гимназического ранца и поясом форменной куртки. Первые впечатления, первые симпатии и дружбы, связанные с запахами, оказывают решающее влияние на всю жизнь 52. У каждого времени и каждого места свой запах: начало учебного года пахнет школьными коридорами, лето пахнет грибами. Пейзажи Российской империи складываются в благоуханный ландшафт: променад и пляж в Ялте, широкие поля Орловщины, холодный свежий воздух заснеженного простора. Веригин цитирует Дона Аминадо, поэта русской эмиграции:
Константин Веригин, ведомый памятью тонкого обоняния, обходит мирок отчего дома: гостиную и кабинет отца, столовую, комнаты мамы. Даже о соседях он судит по тому, «пахнет ли у них порядком». К порядку относятся и цветы в вазах: фиалки, гиацинты, розы, гвоздики, сирень, глицинии, магнолии, акация, лаванда, жасмин, резеда, ванильный гелиотроп. Целый букет ароматов, источаемый цветами. Перед мысленным взором автора возникают флаконы на туалетном столике, хрустальные сосуды с серебряными пробками. «Детям было строго запрещено прикасаться к ним. Только мама пользовалась их драгоценным содержимым. Она опрыскивала духами платье или шубу или смачивала ими шею, прежде чем надеть огромную шляпу с белыми страусовыми перьями и поцеловать нас на прощанье» 54. Он помнит даже названия духов, которые можно было найти в состоятельных домах: «Véra Violetta», «Roger & Gallet», «Coeur de Jeanette», «Rose de France», «Quelques Fleurs von Houbigant», «L’Origan», «La Rose Jacqueminot» и «Jasmin de Corse» фирмы «Коти», «Rue de la Paix» фирмы «Герлэн». Названия некоторых английских духов он позабыл. Это был аромат целой культуры, культуры утраченного автором идеального мира. Русская рецензентка книги Веригина Ольга Кушлина с горечью замечает, что в его мире не несло карболкой и керосином, не воняло махоркой, рвотой и кровью. Это зловоние поднималось из пропастей глубоко расколотого и несправедливого мира. Когда Россия подыхала с голоду, Веригин ностальгировал по запаху дубового паркета в петербургской господской квартире, по сиреневому раю в имении на Орловщине и «роскошным ароматам» усадьбы в Ялте, на Николаевской 16, откуда он бежал 2 ноября 1920 года. Он покинул Россию спешно и навсегда. И сошел с пирса в Константинополе под колокольный звон и звуки царского гимна 55.