Этому времени дала название повесть Ильи Эренбурга «Оттепель» 152. Оттепель обозначилась уже сразу после войны, когда на родину стали возвращаться солдаты армии, победившей Гитлера. Они надеялись, что теперь, когда наступил мир, когда завоевана победа, люди будут вознаграждены за все их страдания и лишения, воспользуются плодами победы. Они побывали в Европе и, к своему удивлению, увидели поразительно высокий уровень жизни даже в разгромленной нацистской Германии. Кроме военных впечатлений и снимков, из освобожденных и оккупированных стран на родину трудящихся хлынул поток предметов: мебель, одежда, музыкальные инструменты, трофейные фильмы и духи. Но людям пришлось ждать. Только после смерти диктатора началось время, когда стремление к лучшей жизни смогло заявить о себе. Сотни тысяч зеков вернулись из лагерей, и в стране впервые заговорили вслух о несправедливости и пережитых ими страданиях. Наступил момент, когда приоткрылись двери тюрем и дали о себе знать погубленные и подавленные потенции страны. Наконец-то улучшение настоящего показалось более важным делом, чем построение утопического будущего. Вместо возведения сталинских высоток для избранных началось жилищное строительство для многих. Но речь шла не только об этом, не только о вещах материальных. «Не хлебом единым» назывался роман Владимира Дудинцева, вокруг которого развернулись в то время бурные дискуссии 153. Дискутировали об игре живых творческих сил, об избавлении от длившейся десятилетиями мелочной опеки, от цензуры и угнетений. Речь шла о духовной свободе. Художники заново открывали сияющие краски и электризующие абстракции советского авангарда, осмеянные в сталинское время и исчезнувшие из публичного пространства. Архитекторы и дизайнеры отказывались от неоклассической помпезности и заново открывали красоту простой формы, вкладывая свой талант в прекрасное оформление ширпотреба. Подростки дерзали изобретать и демонстрировать свой собственный стиль — яркие пиджаки, брюки-дудочки, фетровые мужские шляпы. Неореалистический советский кинематограф получал награды на фестивалях в Каннах и Венеции. Молодежные вокально-инструментальные ансамбли во дворцах культуры играли «Чаттануга чу-чу». Заново осваивались буквально истребленные научные дисциплины, например социология. Это было время упования, обретения веры в себя, в собственные силы. Сатирические журналы, ополчившиеся на эти антисоветские, непатриотичные, декадентские явления, тщетно боролись с духом времени. По улице Горького фланировали ночные бабочки или какие-то инопланетяне, столь же странные, как манекены Диора 154. Золотой век впечатляет не только производственными показателями парфюмерной промышленности. Время оттепели источает свой собственный запах: спектр ароматов расширяется, самые разные ценители и знатоки находят в ассортименте что-то по своему вкусу. Дуновение большого широкого мира проникает в столь долго закрытую от него империю. Парфюмерия отражает важные события оттепели и провозглашенной теперь политики мирного сосуществования, такие как Всемирный фестиваль молодежи в Москве (1957) или запуск в космос первого спутника. Парфюмеры присваивают косметическим средствам и ароматам имена красот природы («Коралл», «Кристалл», «Янтарь»), литературных героев («Сказка о царе Салтане», «Шахерезада»), мифологических персонажей («Самсон», «Прометей», «Купание Венеры»). Но все чаще названия марок звучат как личное и даже интимное обращение: «Виолетта», «Вероника», «Оксана», «Для тебя» или «Только ты». В послесталинское время преобладают лирические, романтические, связанные с частной жизнью марки духов: «Свадебные», «Лирика», «С днем рожденья!».
И еще: названия отражают многогранность империи, многонациональность государства: «Мой Азербайджан», «Родной Харьков», «Вечерний Львов». На флаконах из Ташкента этикетки «Гур-Эмир» или «Регистан», Тбилиси выпускает парфюм «Иверия», на украинских флаконах красуются украинские народные орнаменты.
Поражает многообразие парфюмерных композиций и флаконов. Создается впечатление, что, оформляя флаконы, коробки и подарочные наборы, художники и дизайнеры давали волю своей бурной фантазий. Но их имена, как и имена двадцати парфюмеров, трудившихся в СССР, канули в Лету, исчезли в анонимности «рабочих коллективов». Это тем более обидно, справедливо замечает Долгополова, что в списке Союза художников поименно перечислены все 16 000 его членов 155.