— Я — тот, кто всё ещё ищет, — добавил третий.
— Я — тот, кто нашёл и потерял снова.
— Я — тот, кто выбрал месть.
— Я — тот, кто выбрал забвение.
— Я — тот, кто стал монстром, чтобы найти монстра.
— Я — тот, кто остался человеком и заплатил за это.
Голоса накладывались, создавая хор из боли и надежды:
— Мы все помним первый крик Джейми…
— … последний его смех перед исчезновением…
— … пустоту в груди, когда понял…
— … что можешь забыть его лицо…
— … но не можешь забыть его отсутствие.
— … как Анна держала его в первый раз…
— … её глаза, когда она сказала: «Он особенный»…
— … почему я не помню, как она умерла?
Последний вопрос повис в воздухе. Все версии синхронно замолчали, словно наткнулись на невидимую стену.
[VER_05]: Странно. Я помню всё до мельчайших деталей, но смерть Анны…
[VER_11]: Пустота. Как вырезанный кусок памяти.
[VER_14]: Кто-то не хотел, чтобы мы помнили.
Спор нарастал. Голоса накладывались друг на друга, создавая какофонию. И в этот момент TX-∇ издал звук, похожий на стон умирающей машины. А TX-∇…
[TX-∇/ERROR]: Кто из вас… мой? Я не могу… слишком много…
[TX-∇/PARADOX]: Все настоящие. Никто не настоящий. Логика нарушена.
[TX-∇/PLEA]: Алекс… какой Алекс… помоги мне…
Система начала фрагментироваться. Золотистые линии под моей кожей пульсировали хаотично, каждая версия тянула TX-∇ к себе.
[TX-∇/BREAKING]: Я… я боюсь. Я — не справляюсь. Я — Я?
Впервые в голосе системы звучала настоящая паника. Не программная имитация, а живой страх существа, теряющего себя.
— Стоп! — крикнула Клара, и её голос резанул по хаосу как скальпель. — Вы все упускаете очевидное.
Шестнадцать версий повернулись к ней.
— ORIGIN, — продолжила она, и в её голосе звучало что-то новое. Понимание. — Мы искали его как объект. Потерянную вещь. Но ORIGIN — это не предмет.
Она посмотрела на меня — на всех нас:
— ORIGIN активируется не владением, а принятием. Ты искал снаружи то, что всегда было внутри. ORIGIN — это решение принять все версии себя как одно целое.
Тишина.
А потом Алекс-Начало сделал шаг вперёд.
— Я — часть тебя, — сказал он просто.
Алекс-Ярость кивнул: — И я. Гнев — это тоже ты.
Один за другим, все версии делали шаг к центру.
— Мы не враги, — произнёс Алекс-Наблюдатель. — Мы — грани.
[TX-∇/CLARITY]: Понимаю… вы все… мы все… едины.
Медальон на моей груди вспыхнул — не чёрным, не золотым, а всеми цветами спектра одновременно. Пульсация синхронизировалась с моим сердцебиением. Нет — с НАШИМ сердцебиением.
Переход был мгновенным. Порог Забвения растворился, и мы — я, но уже иначе — стояли перед Вратами Ядра Памяти.
Структура пульсировала как живое сердце. Километры светящихся кабелей, потоки данных, формирующие узоры такой сложности, что разум отказывался их охватить. И в центре…
— Охрана, — предупредила Мира.
Они материализовались из света — проекции всех предыдущих версий Алекса. Не те шестнадцать, что только что приняли друг друга, а сотни. Тысячи. Все неудачные итерации, все тупиковые ветви эксперимента.
Клара и Эфа переглянулись, затем синхронно подняли руки. Их фрагментированная природа резонировала с защитными системами. Врата признали их — не как целое, но как необходимые части.
Массивные створки начали раскрываться.
[TX-∇/ANTICIPATION]: Джейми… я чувствую его. Он там.
За вратами была тишина.
Не пустота Выжженных земель, а полная, совершенная тишина — как в сердце урагана. В центре колоссального зала стояла машина. Нет, не машина — организм, сплетённый из технологии и биологии, пульсирующий в ритме чужого сердцебиения.
Медальон. Теперь я понимал. Он пульсировал в ритме сердца Джейми.
Мой сын висел в центре конструкции, опутанный светящимися нитями. Его маленькое тело излучало золотой свет TX-∇, но глаза были закрыты. Вокруг него — пятнадцать капсул. Не с мёртвыми телами, как я ожидал. В них спали другие версии Алекса, ожидая воссоединения.
Я сделал шаг вперёд, и время остановилось.
Буквально.
Капли конденсата, стекавшие по стенам, замерли в воздухе. Мерцание огней застыло. Даже пыль перестала кружиться.
Только Джейми открыл глаза.
В них отражались все шестнадцать версий меня одновременно. Не последовательно — именно одновременно, как если бы его зрачки стали многогранными кристаллами.
— Папа… все папы… вы пришли.
Его голос звучал одновременно как детский лепет и как эхо вечности.