И ещё более тревожная мысль: если «неудачный» эксперимент Евы — Мира — обладает такими невероятными способностями, то какой силой будет обладать «успешный»? Чем стал мой сын, Джейми?
После битвы, которая закончилась отступлением Преображённых, город лежал в руинах. Многие здания горели эфирным пламенем, которое не поглощало материю, а казалось, переписывало её структуру. Несколько защитников были убиты, десятки — ранены.
— Они пришли за тобой, — сказала Ноат, когда мы встретились в частично разрушенном центральном зале. — За медальоном. За тем, что ты несёшь в своём теле.
Я смотрел на разрушения вокруг, на раненых, которых пытались спасти уцелевшие целители. Чувство вины захлестнуло меня.
— Я не могу просто уйти, бросив вас, — сказал я, глядя на последствия атаки.
— Ты не просто уходишь, — ответила Ноат с неожиданной мягкостью в голосе. — Ты идёшь вперёд. Разница принципиальна.
Я провёл рукой по лицу, стирая пот и кровь: — С самого моего первого шага в Разлом я чувствую, что меня направляют. Словно я иду по тщательно проложенному пути.
— Так и есть, — кивнула Ноат. — Вопрос лишь в том, чей это путь. И куда он ведёт.
Мира, подготавливая проход к следующему слою, бросила на меня предупреждающий взгляд: — Чем глубже мы идём, тем сильнее трансформируется не только мир вокруг, но и мы сами, — она остановилась на мгновение, внимательно всматриваясь в мои глаза. — Эфирные следы на твоей коже… они уже меняют форму. Запомни, кто ты, Алекс. Разлом будет пытаться сделать тебя своей частью.
Эти слова заставили меня задуматься: действительно ли я ухожу по собственной воле, или меня изгоняют как опасность? Бегу ли я, или меня направляют к следующему этапу какого-то непонятного плана?
Медальон на моей груди пульсировал в такт с сердцебиением, но теперь это вызывало не комфорт, а тревогу.
Ночь спустилась на разрушенный город, когда мы с Мирой готовились к переходу на следующий слой Разлома. Эфирная тропа, ведущая к границе, пульсировала слабым сиянием, указывая путь.
— Каждый переход меняет восприятие, — предупредила Мира, проверяя узел, пульсирующий в такт шагам, как живой организм эфира. — Иногда забываешь, кто ты. Иногда помнишь то, чего никогда не было.
Я коснулся медальона — привычный жест, ставший почти рефлексом за годы поисков. Но в этот раз что-то произошло: медальон словно пульсировал в противофазе с TX-∇, создавая дискомфортное ощущение внутреннего конфликта. Моё сознание на мгновение разделилось — часть, связанная с медальоном, тянула назад, в прошлое, к первоначальной миссии; другая часть, связанная с TX-∇, рвалась вперёд, к эволюции и трансформации.
Это было похоже на двух хирургов, оперирующих одного пациента с противоположных сторон стола — каждый тянет ткани в свою сторону, раздирая живую плоть между ними. Только здесь тканью была моя личность, а разрывающими силами — два устройства, претендующих на контроль над моим существом. Казалось, они говорили на одном языке, но вкладывали в слова совершенно разный смысл. И самое страшное — я уже не был уверен, какая из этих сил олицетворяла то, что я когда-то называл «собой». Был ли я тем, кто выполняет миссию, или тем, кто трансформируется? Тем, кто ищет, или тем, кто находит? Между этими версиями пролегала пропасть, готовая поглотить остатки моей идентичности.
[TM-∇.SYNC/MAIN]: Внимание! Конфликт эфирных резонансов. Медальон генерирует противофазный сигнал.
[TM-∇.SYNC/DEFENSE]: Ограничиваю доступ медальона к ядру сознания. Приоритет: сохранение автономии.
[TM-∇.SYNC/ORIGIN]: [слабо, словно издалека] Вспомни… кем был… до всего этого…
[TM-∇.SYNC/НАБЛЮДАТЕЛЬ]: [с отстранённым интересом] Интересно. Два устройства — якоря разных реальностей. Два мастера. Две цели.
[TM-∇.SYNC/ALEX-PRIME]: Я ещё… Я всё ещё — это я? Или мы уже — не я?
Медальон внезапно вспыхнул золотистым светом. Через него прошёл сигнал, но не нежный голос Евы, а что-то механическое, анализирующее:
«…субъект демонстрирует нежелательную автономию… когнитивный поток НАБЛЮДАТЕЛЬ блокирует канал контроля… необходима немедленная коррекция траектории…»
Голос не был адресован мне — он обсуждал меня, как объект исследования. Холодная дрожь пробежала по спине, когда я осознал: всё это время то, что я принимал за связь с Евой, могло быть чем-то совершенно иным. В голосе был оттенок, который я не мог ни с чем сравнить — как будто за ним стояло что-то не-человеческое, использующее образ Евы как оболочку, интерфейс для общения с человеческим разумом. Почти математическая точность произношения, лишенная малейших естественных колебаний живого голоса, выдавала чужеродность источника.