Пророк посмотрел на лоха, и, наверное, впервые за свою долгую картежную жизнь в его душе шевельнулось что-то вроде сочувствия — «Ну как же ты, бедолага, ухитрился квартиру проиграть? Ведь за такие бабки надо, небось, года три в шахте вкалывать». И пока сочувствовал, его, как говорят жокеи, обошли на повороте: лох артистическим взмахом руки сделал заклад на заклад и издевательски улыбнулся.
— Так что вы мне хотели сказать о бабочках?
Пророк поднял карты, и лицо его стало похоже на посмертную маску чем-то очень удивленного человека: вместо четырех королей — разномастная мелочь…
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
БРОСОК НА ЮГ
ГЛАВА I
Последние три года Климов периодически, примерно раз в месяц, впадал в состояние, которое врачи определяют словом фрустрация. Фрустрация — это чувство разочарования, крушения надежд, безысходности, в общем, психологическое расстройство, возникающее, как правило, из-за несоответствия нравственных требований, которыми определяет свою жизнь человек, и действиями, на которые его толкает Система.
Проявляется фрустрация у всех по-разному. У одних она вызывает гнетущее напряжение, у других — агрессивность в поведении, у третьих… третьи уходят в мир грез и фантазий, употребляя алкоголь. Последняя группа — самая распространенная, и когда такое с кем-то случается, в народе говорят: запой. Слово «запой» резало Климову слух (оно почему-то ассоциировалось у него со словом биндюжник), поэтому когда кто-нибудь из коллег, глядя на его помятую физиономию (внешний вид подозрений не вызывал — костюм-тройка, белоснежная рубашка, галстук), справлялся о самочувствии, он обычно отвечал: «У меня, брат, фрустрация». И при этом так грустно и скорбно улыбался, что «брат», думая, что у начальника 2-го отделения 3-го отдела МУРа поехала крыша, спешил поскорее убраться.
…Около часа дня в кабинет Климова ворвался его заместитель майор Смородкин.
— Костя, — сказал он с порога, — Ракитина объявила голодовку — это во-первых… во-вторых, сегодня в шесть вечера кончается срок ее задержания, и мы вынуждены… или шить ей мокрое дело, или отпустить на все четыре стороны! А в-третьих, до тебя добирается ее адвокат…
— Чего он хочет?
— Чтобы мы ее под залог выпустили. В противном случае обещает с помощью газетчиков провести самостоятельное расследование, кричит: «Пусть меня мама больше не увидит, но я докажу, что Ракитина не виновна!»
Климов раскрыл левую тумбу стола, достал из нижнего ящика плоскую, но довольно вместительную фляжку, сделал добрый, с полстакана глоток и, поморщившись, спросил:
— Витя, а ты уверен, что Ракитина в этом деле действительно сбоку-припека?
— Уверен.
— И на чем зиждется твоя уверенность?
— Она — эгоистка. Она любит только себя и деньги, которые к ней плывут, — подумав, сказал Смородкин. — В общем, мотива преступления я не вижу. А раз нет мотива, то нет и преступления. — Он растер всей пятерней лоб и мрачно добавил: — Ее кто-то очень ловко подставил.
— Я тоже так думаю, — согласился Климов. — А следователь как настроен?
— Татьяна Васильевна в панике, — улыбнулся Смородкин. — Она — поклонница таланта Ракитиной, ходила на ее концерты, покупала пластинки и вдруг — убийца!
— В таком случае, почему она дала согласие на ее задержание?
— Пошла на поводу у дежурного опера… — Смородкин взглядом ощупал стены, потолок, придвинул к себе чистый лист бумаги и написал: «Можейко посоветовал».
«Что за чертовщина, — подумал Климов, — как только мы начинаем потрошить сильных мира сего, так на сцене мгновенно появляется следователь по особо важным делам Можейко. Так было в деле Пшеничного — Кариновского, так было в деле Глазова — Добровольского… Случайность это или закономерность? Если закономерность, то дело Маши Ракитиной — лакмусовая бумажка, на которой мы можем проверить лояльность Можейко».
Климов сделал из фляжки еще один глоток, сунул ее в задний карман брюк, указал рукой на дверь, — следуй, мол, за мной, — и вышел в коридор.
— Как фамилия адвоката Ракитиной?
— Спицын.
— Молодой?
— Молодой да ранний.
— Найди его, побеседуй и постарайся очень ненавязчиво убедить в том, что дело это архисложное, запутанное и что ему в одиночку с ним не справиться.
— Он и сам об этом догадывается.
— А чего тогда стращает? На чью помощь рассчитывает? Журналистов?
— Наверное.
— Так объясни ему, что нельзя на правах любителя заниматься вещами, которые требуют высокого профессионализма. Когда он это поймет, втолкуй, что и мы в данный момент не в состоянии раскрутить это дело, ибо со временем туго и людей не хватает.