— Что-то я вас не пойму, Семен Тимофеевич. — Климов осторожно присел на краешек стула. — Я где-нибудь наследил?
— Пока нет. Пока, как ни странно, тебя спасает «душа нараспашку», которая на этажах, где сидят начальники, называется несколько иначе — «что с дурака взять»? Но когда начальники сообразят, что ты — угорь, что ты — скользкий, то в тот же день тебе голову и оторвут. Все понял?
— Ни хрена не понял, — честно признался Климов. — Но очень хочу.
— Тогда слушай. — Скоков прижал руку к сердцу. — Костя, ты мне в МУРе нужен. Если тебя выпрут, конец и нам. И нам, и всей нашей деятельности.
— Незаменимых людей нет.
— Это ты из скромности?
— Да.
— Тогда перейдем от теории к практике… Информация о твоем «броске на юг» ушла из кабинета Можейко.
— Денисов?
— Денисов лицо заинтересованное и продавать тебя не стал бы.
Климов посмотрел в окно и надолго задумался.
— О моем путешествии знали только двое — Денисов и Смородкин.
— И Татьяна Васильевна Благонравова.
— Она со мной ездила, — возмутился Климов.
— Я этого не отрицаю.
— Нет, я не могу в это поверить, — покачал головой Климов. — Дура она — это верно, но чтобы… Нет, не могу…
— Костя, тебе за что сегодня утром Панкратов шею намылил?
— За то, что личность Слепнева не установлена.
— Так вот, этого и Денисов не знал. А за Смородкина я ручаюсь.
— Значит, все-таки…
— Не знаю, Костя, — отмахнулся Скоков. — Я тебя сейчас осторожности минера учил, осмотрительности, науке войти незамеченным в ресторан, а думать… Думать ты уже сам научился. Так что флаг тебе в руки, барабан на шею и — вперед!
Климов вышел от Скокова злым и раздраженным, сгоряча подумал: «Пуганая ворона куста боится». Но пока добирался до управления, поостыл, взял себя в руки и стал спокойно, размеренно, шаг за шагом прокручивать в голове разговор с Татьяной «в саду у тети Клавы» Он вспомнил, что сперва Татьяна долго сетовала на судьбу, рассказывала, как торговала пирожками, как встретилась с Можейко и как обрадовалась, когда он пригласил ее на работу. Затем — как ревностно набросилась на эту работу и как охладела, узнав и осознав, что ни один закон, принятый Госдумой не действует. И почувствовала себя… ну, даже не винтиком в механизме, а бабочкой, попавшей в ураган. Говорила: «Я допросила только Машу Ракитину. Она созналась, что была любовницей Слепнева, сказала, что он живет где-то за городом, а где — не помнит, так как ехала к нему ночью… На этом их отношения прекратились, ибо Ракитина пригрозила голодовкой». Далее. Татьяна чуть не расплакалась, и он, Климов, стал ее успокаивать. Сказал: «Да плюнь ты на этого Слепнева, мы сегодня ответ на запрос получили, из Харькова, и выяснилось…» Да, выходит, он проболтался, и девочка этим воспользовалась… Климов выругался, затем обложил матом Скокова: за то, что всегда прав, придвинул к себе телефонный аппарат, позвонил в соответствующую службу и распорядился, чтобы телефон Благонравовой поставили на прослушивание.
Тойота ждал этого звонка, поэтому, когда его сотовый разразился заливистой трелью соловья и Лев Борисович в своей обычной еврейской манере сообщил, что имеет к нему разговор, то он уже был готов к этому разговору — быстренько собрался и прибыл в адвокатскую контору Спицына «Горное эхо» в точно назначенное время, как и подобает мужику, когда его кличет барин.
— Здравствуйте, Лев Борисович! — сказал он с порога, подобострастно улыбаясь. — Как ваш драгоценный голос?
Скалон посчитал вопрос дерзким, поэтому и ответил дерзко:
— Есть голос — поешь, нет — подпеваешь.
— Вы заговорили афоризмами, — усмехнулся Тойота, усаживаясь в кресло напротив хозяина. — Видно, хорошо продумали предстоящий разговор.
— У кого мозги есть, у того они есть.
— Это верно. Курить можно?
Лев Борисович толчком отправил гостю массивную бронзовую пепельницу.
— Чай? Кофе?
— Чай.
— Правильно. — Лев Борисович включил в сеть электрический самовар, скрестил на груди руки и без всяких предисловий кратко, но с юмором рассказал Вячеславу Ивановичу историю, рассказывать которую ему было стыдно и больно, ибо мало того, что эта история привела его к финансовым затруднениям, но он еще и выглядел в ней последним идиотом — влип, как старый Мендель, который, женившись на молоденькой девчонке, в первую же брачную ночь узнал, что она — далеко не девственница.