— По ее словам, в шесть вечера восьмого.
— А Слепнев превратился в труп девятого, примерно за час до прихода Ракитиной. Так?
— Так.
— А пистолет? Зачем он его оставил на месте преступления? Решил подставить свою жену?
— В это мне поверить трудно, — признался Климов.
— В таком случае поехали дальше, — сказал Скоков, сделав очередную пометку в своем блокноте.
— Поехали… — Климов несколько секунд смотрел отрешенным взглядом в какую-то только ему одному видимую точку, затем пригладил ладонью короткий ежик своих волос и сказал: — Ракитина «Вальтер» от «Макарова» отличить не может, а выстрел был профессиональный: пуля влетела Слепневу точно между глаз.
— О чем это говорит?
— Слепнева шлепнул кто-то третий, — сделал вывод Климов.
Скоков улыбнулся и взял трубку совершенно некстати зазвонившего телефона.
— Агентство «Лучник»… Я вас слушаю… Очень приятно… Подъезжайте, буду ждать.
Положив трубку, Скоков откинулся на спинку кресла и, придав голосу вежливые, до предела доверительные нотки — так он обычно разговаривал только с особо опасными преступниками, — сказал:
— Звонил Спицын, адвокат Ракитиной. Желает встретиться… Что ему от меня нужно?
— Чтобы вы нашли мужа Ракитиной.
— Так он подъедет вместе с ней?
— Да.
— Твоя работа?
Климов, словно защищаясь от удара, вскинул руку.
— Семен Тимофеевич, я только выполнил вашу просьбу… Вы сами говорили: «Ребята, ищите мне клиентов!» Вот я и нашел… Богатую, как английская королева, талантливую, как Алла Пугачева. А надобно ей совсем немного: мужа!
— Ты хочешь, чтобы мы работали в паре?
— Я вам помогу, но только с одним условием: я к вам не приходил и ничего не предлагал.
— Значит, ты будешь вести расследование независимо от меня, а когда я выйду на убийцу…
— Семен Тимофеевич, вы опять меня неправильно поняли… — На лице Климова мгновенно отразилась мука человека, загремевшего в ад и воочию увидевшего сковородку, на которой ему предстояло жариться. — Я — пристяжная, был ей и остался.
Полководец сказал: «Плох тот солдат, который не мечтает стать генералом», но генерал, возомнивший себя Наполеоном… Такое представить страшно. Это — гибель армии, позор и бесчестье для народа, поэтому признание Климова Скоков мог смело расценить как поступок величайшего мужества, но он слишком хорошо знал своего бывшего подчиненного и на провокацию не поддался. Сказал:
— Костя, когда мне льстят, я всегда задаю себе один и тот же вопрос: чего льстецу от меня надобно? Так что, не темни, выкладывай!
— Семен Тимофеевич, я, можно сказать, под колпаком — телефоны слушают, за каждым моим шагом следят. Поэтому я на некоторое время, а именно на время расследования, хочу создать себе имидж человека, которого можно купить — пьющего, гулящего, вечно безденежного…
— То есть впасть, по-твоему выражению, в состояние фрустрации.
— Именно.
— Зачем тебе это нужно?
— На меня могут клюнуть.
— Кто?
— Да хотя бы Можейко! Ему почему-то очень хочется, чтобы мы это дело закрыли и передали в суд.
— Ты думаешь…
— А здесь и думать нечего, — загорячился Климов. — Можейко — следователь со стажем и должен прекрасно понимать, что выводы дежурного опера — это выводы зарвавшегося жеребенка, которые нельзя принимать всерьез.
— Ты прав, — сказал Скоков. — Значит, за этим делом стоят две силы… Первая желает остановить колесо следственной машины, вторая, которую представляет адвокат Ракитиной, — раскрутить. Это уже кое-что… — Он задумался, и Климов, воспользовавшись возникшей паузой, быстро проговорил:
— Теперь вы понимаете, почему я желаю, чтобы никто не знал, что мы работаем с вами в контакте?
— Понимаю. — Скоков долго молчал, барабаня пальцами по столешнице, затем закурил, что позволял себе в последнее время крайне редко — барахлило сердце, — и, выпустив колечко дыма, спросил: — Смородкин в курсе твоего эксперимента?
— Нет. Все должно быть чисто.
Скоков понимал, на что идет Климов, понимал, что его ожидают сплетни, пересуды за углом, плевки в спину и откровенное презрение товарищей по работе, понимал также, что выдержать такое сможет далеко не каждый, поэтому на какое-то мгновение испытал чувство отцовской гордости за своего ученика и пожелал ему в душе мужества и удачи.
— Хорошо, я принимаю твои условия. — Он медленно встал и пожал Климову руку. — А сейчас сматывайся: я не хочу, чтобы Ракитина и ее адвокат застали нас за чашкой чая.