— Гениально! — воскликнул он, вскакивая и возбужденно расхаживая по кабинету. — До того просто, что я не могу поверить… Признайся, ты сам додумался?
— Народ подсказал, — усмехнулся Родин. — А точнее, вкладчики банка «Лира». Они уже организовали инициативную группу, и эта группа, собрав подписи, решила обратиться за помощью в Центробанк!
— А их не пошлют к едрене фене? — спросил Волынский.
— Может, и пошлют, — сказал Климов. — Но задумаются. Верно, Виктор Андреевич?
Губы Красина тронула мудрая, таинственная улыбка будды.
— Костя, толпой надо управлять. Умно. Толково. Грамотно. Как Тойота.
— Тойота уже выпустил вожжи из рук, а мы должны их подхватить — усадить на козлы своего кучера… — Климов, забыв, что минуту назад чуть не послал своего бывшего начальника к чертовой матери, перевел на него взгляд и, примирительно улыбнувшись, прижал ладонь к сердцу. — Семен Тимофеевич, воздействуйте на Скалона, сочините для него такие слова, чтобы душа дрогнула, чтобы он не выдержал и запел…
— Поговорю, — сдался Скоков. — Но не ради тебя, ради Отечества. Спецназовцы еще в твоем подчинении?
— Могу затребовать в любую минуту.
— Борис, — обратился Скоков к Волынскому, — ты ребят в деле проверил… Они сумеют отстоять банк, если на них навалится сотня отпетых головорезов?
— Мы им всыпем по первое число, — ответил за Волынского Яша. — Кишки на турецкий барабан намотаем! Намотаем, Борис Николаевич? — спросил он, сообразив, что зарвался.
— Намотаем, — расхохотался Волынский. Он хотел еще что-то добавить, но его прервал телефонный звонок.
— Слушаю вас, — снял трубку Скоков.
Климов, воспользовавшись паузой, кивнул Колбергу, — следуй, мол, за мной, — и вышел во внутренний дворик.
— Яша, — сказал он, присев на скамейку в беседке, — ты оказал мне медвежью услугу.
— Вы о Татьяне?
— Да. Ты же подставил ее. Можешь себе представить, что с ней будет, если Можейко докопается до истины?
— Истина в том, что она вляпалась в эту историю по собственной инициативе. Я ее с Можейко не знакомил и на аркане к нему не квартиру не тащил — сама пришла. — Яша задрал голову и посмотрел на облака. — А я этой ситуацией воспользовался. Это, во-первых. Во-вторых… Если бы ваша подруга работала в одиночку, то ей бы точно пришел конец. А сейчас она — под охраной.
— Твоей?
— Моей, — кивнул Яша. — Я снял комнату этажом выше. Так что, можете не волноваться: когда она там, я — рядом. Телохранителем, так сказать, работаю.
Климов поморщился.
— Слушай, телохранитель, во-первых, Татьяна не моя подруга, она — следователь. Молодая, еще неопытная, поэтому ее нужно беречь. А во-вторых… В квартире есть телефон?
— Имеется.
— Что ж ты молчал! Я бы его «на кнопку поставил».
— Я его сам слушаю. И все разговоры Можейко записываю. И встречи фиксирую. Пока — ничего интересного. Одни бабы. Косяком плывут.
— Значит, Татьяна у него не единственная?
— Яша, — прервал разговор вышедший на крыльцо Скоков, — у тебя костюм есть?
— Джинсовый.
— Босяк, — сделал вывод Скоков. — Маша Ракитина приглашает нас в концертный зал «Россия»… Забронировала ложу… Среди почетных гостей — Скалон…
— Семен Тимофеевич, не волнуйтесь! — Климов подхватил Яшу под руку. — Через час он будет во фраке и новых штиблетах.
Из газет, радио и телевидения Скоков знал, что театр и кино пришли в полнейший упадок, и это явление ему было совершенно непонятно. «Как так, — думал он, — в застойные годы, когда режиссер был скован цензурой, как раб цепями на галерах, «Мосфильм» выпускал больше ста картин в год, а сейчас, при полной свободе — одну-две, в театрах — затишье, на концертных площадках — безвкусица, мещанство, полублатные песни, которые исполняют безголосые девицы под грохот ударных инструментов. Успехом, как правило, пользуются те, кто выше задерет юбку. Этот вопрос Скоков и задал Скалону, когда окончилось первое отделение концерта, и они остались в ложе одни — Яша и жена Скал она Марина, которая была в новом, от Кардена, платье, ушли в буфет.
— Переходный период, — усмехнулся Скалон. — А в переходный период, когда общество еще не разделилось на классы, царствует толпа. А у толпы один лозунг: «Хлеба и зрелищ!» Хлеб, как вы знаете, един, а что касается зрелищ… Здесь проще: нет гладиаторов, подавай хоть голых девок, лишь бы визжали погромче. Вас устраивает такой ответ?
— Слишком упрощенный.
— Полезем в дебри. В застойные времена была в моде частушка: «Шумит, гремит эфир московский, с голосом и без, там, где с голосом — Козловский, а там, где без — Бернес». Помните?