— Прекрасно.
— Так вот, голос — это еще не все, нужна душа, нежная, тонкая, ранимая. Как у Маяковского. Она невидимыми ниточками связывает певца со зрителями, залом, народом. Отсюда и звание — Народный артист. Народного публика любит, боготворит, идет на него… Я был в Америке. На Брайтон-Бич есть ресторан «Одесса». Он принадлежит Саше Школьнику по кличке Капуста. Так вот, местная публика, отправляясь в этот ресторанчик, идет не к Саше Школьнику, а к Вилли Токареву, который там поет. Они так и говорят: «Сегодня собираемся у Вилли Токарева». Вот это настоящая слава! Народная! А Токарев — народный артист. Хотя и без звания. Вы уловили мою мысль?
— Прекрасно, — кивнул Скоков. — А почему бы вам такой ресторанчик не открыть? Совмещали бы полезное с приятным.
— Петь в собственном ресторане? — фыркнул Скалон. — Не солидно!
— А Ракитина, я думаю, не отказалась бы, — сказал Скоков. — Вы бы ее там обкатали, поставили голос, научили работать с публикой — зажигать ее, петь на заказ, а затем… Концертный зал «Россия» — это не для начинающих, провалишься — ставь крест на своей карьере! А провалиться здесь, по-моему, пара пустяков: сюда приходят не певицу послушать — себя показать. — Он повел взглядом по полупустым креслам. — Это, как вы говорите, толпа. Тусовка!
— Вы рассуждаете, как профессионал. — Скалон задумался. — Я могу сделать такой ресторан. И, пожалуй, сделаю. Я буду открывать звезд, и в гости ко мне покатят со всей России!
«Клиент созрел, — подумал Скоков. — Пора его брать. Живьем!»
— За идею платят.
Скалон мгновенно собрался.
— Вы хотите наличными?
— Не жадничайте, Лев Борисович, — рассмеялся Скоков. — Я вам, можно сказать, дарю вечность, а вы мне — деньги! Несерьезно.
— Ничего другого я вам, к сожалению, предложить не могу.
— А я ничего и не требую. Я просто рассуждаю… Деньги — это пыль, доброе имя — вечность! Что вы предпочитаете?
— Доброе имя.
«Ему нужен покой и гарантия безопасности. Ни того, ни другого я ему обещать не могу, — рассуждал Скоков. — Но если ничего не даешь, ничего и не получаешь. А без его помощи мне не обойтись. Он — единственное слабое звено у Тойоты. Вербовать можно только его, я обязан подобрать к нему ключ».
— Так сохраните его.
«Он протягивает мне руку помощи. Взять?»
— Каким образом?
— Чтобы это объяснить, я обязан раскрыть карты.
— Ну что ж, давайте вистовать вместе. Делайте ваш ход.
Скоков коротко изложил ситуацию, в которую попал Скалон по милости Воловика и Макашевича, как воспользовался этой ситуацией Тойота и не пожалел красок, чтобы нарисовать общую картину краха банка «Лира», непредсказуемых деяний обманутых вкладчиков и как результат — смерти самого Скалона. Это в лучшем случае. В худшем — навеки опозоренное, смешанное с грязью имя.
Скалон слушал Скокова сосредоточенно, хмуро сдвинув к переносице широкие густые брови. Ему явно было не по себе. Все, что говорил сыщик, являлось подтверждением его же собственных ночных раздумий, которые в последнее время стали одолевать его и днем — за завтраком, обедом, ужином, то есть в часы, когда он отвлекался от работы. Сегодня они набросились на него, словно свора голодных псов, в машине, по дороге в театр, и он ощутил вдруг острую потребность поделиться с кем-то своими сомнениями, высказаться, излить душу, как изливают ее иногда первому встречному в вагоне скорого поезда. И вот сбылось. Только говорит не он, а заклятый враг. Но слова его, Скалона, и он, слушая их, испытывал странное облегчение. Такое облегчение испытывает обычно пьющий человек, приняв с тяжелого похмелья стакан водки — прижилась!
И все-таки Скалон сдался не сразу. Его поразило не то, что Скоков говорил так, словно присутствовал при его разговоре с Тойотой, а то, что его, Скалона, в этой игре с самого начала использовали как пешку. В это он поверить не смог и потребовал доказательств.
— Пожалуйста, — сказал Скоков, вытаскивая из кармана предсмертное письмо Карнаухова. — Это копия. Оригинал — в прокуратуре, у следователя Благонравовой.
— «Я не верю никому, я верю только в то, что все люди — мерзавцы!» Знаете кто это сказал? — спросил Скалон, возвращая Скокову письмо. — Царь Александр Первый.
— Наверное, у него были на то основания.
— Теперь они есть и у меня. Что вы хотите?
— Чтобы вы сделали ответный ход — сыграли ва-банк.
— А это не равносильно выражению «сыграть в ящик»?