— Прошу вас начать с этих отчетов, а потом вот эти наблюдения и вот еще журналы, а затем, если хотите, я угощу вас кофе…
Галин заливался вовсю, его резковатый голос неожиданно приобрел плавность и бархатистость. Что отвечал Хреньковс-кий, я понять не мог, но судя по тону, он был доволен.
Вскоре Галин вышел и, предложив мне сигарету, уселся напротив за небольшой столик, заваленный пластиковыми распечатками и засыпанный пеплом.
— Я знал, что ты придешь не один, поэтому и выбрал радиорубку. Места здесь хватит для всех. — Он несколько раз глубоко затянулся.
— Но откуда тут этот… появился? — я так и не мог сообразить как мне называть лже-Хреньковского.
— Ты хочешь знать, что делает здесь этот болван?
— Я прежде всего хочу знать, кто он? Хреньковский?
— И да, и нет. Смотри! — Он встал и поманил меня за собой.
Мы заглянули в отсек, куда он завел Юсуфа Вольдемаровича: тот сидел в кресле, перебирая бумаги.
— А теперь сюда. — В другом конце комнаты был вход в следующие отсеки. — Тс-с-с… — Галин приложил палец к губам. Мы заглянули туда.
В кресле сидел еще один Хреньковский и тоже перебирал бумаги.
— Да-а-а… — протянул я, и рука моя сама собой забралась в шевелюру.
— А третий сегодняшний — у Валеры в лаборатории, он над ним опыты проводит. «Гости» стали появляться позавчера, после того, как мы подвергли Океан жесткому облучению. У нас было по паре таких. Это уже третья партия.
— А те куда делись?
Галин потер обгорелое лицо, с которого клочьями сходила кожа. А мне-то показалось, что это загар!..
— Мы поместили их в автоматические капсулы и отправили в космос. Иначе их нельзя уничтожить — почти мгновенная регенерация всех органов. Нейтринные системы.
— То есть они создаются Океаном? — У меня вновь появилось чувство, что я все еще сплю. Или брежу. Или в самом деле сошел с ума.
— Именно Океаном. И это не бред, не сон и не сумасшествие. Океан генерирует их, основываясь на наших воспоминаниях, которые извлекает во время сна.
Галин явно наслаждался произведенным эффектом.
— Да-а-а… — Я чувствовал, что похож на тупицу, но ничего не мог с собой поделать. — Так это не Хреньковский?
— Который из трех сегодняшних?
— И что же с ними делать дальше? Ведь работать они не дадут. — Я вспомнил, как лже-Хреньковский открывал дверь, и поежился — ничего себе, нейтринные системы!
— Не дадут, — подтвердил Галин с удовольствием. — По директору на человека — это слишком много. Но отсылать их больше нельзя, просто не хватит капсул.
— Что же делать?
Галин пожал плечами.
— Надо думать. У Валеры есть мысль, у меня есть мысль, у тебя, возможно, тоже появится мысль. До утра во всяком случае мы можем думать и трудиться спокойно. Я откопал старые отчеты, и чтобы просмотреть их, Хреньковским понадобится по крайней мере день.
— Но зачем Хреньковским старые отчеты? Почему они ничего не знают?
— Я же объяснял, это не просто двойники, это ущербные копии. Твое и мое материализованное представление о Хреньковском. — Он ухмыльнулся. — Твой Юсуф поглупее, мой — поумнее. Они такие, какими мы себе представляем настоящего Хреньковского. А информации в них почти никакой нет, одна видимость, к счастью.
Всего я до конца так и не понял и отправился в свою лабораторию. Чудеса чудесами, но от работы по графику меня никто не освобождал. Если план исследований будет сорван, то на Земле мне придется иметь дело с настоящим Хреньковским, и ему история про двух или трех Юсуфов Вольдемаровичей вряд ли покажется смешной. С чувством юмора у него плохо.
Весь день я работал, как проклятый, не отвлекаясь ни на каких двойников, не думая ни о Галине, ни о Сорокине. Это даже здорово, что они взяли на себя Хреньковских, мне, главное, не отвлекаться от утвержденной программы.
Возвращаясь в свою комнату, я встретил Галина. Видимо, ему все же пришлось побеседовать с Хреньковскими, потому что он был бледен и изрядно расстроен. Тележка, которую он катил перед собой, была завалена толстенными папками — наверно, материалами из архива. Он взглянул на меня с отчаянием и надеждой, но я сделал вид, что ничего не понял и не заметил — общаться с начальством — не моя стихия…»
«Утром меня разбудил шум. Я лежал тихо, боясь шевельнуться и пытался сообразить, кто же это у меня в каюте возится. Опять Хреньковский? Старый или новый? И как себя с ним держать?
Пока я лежал в оцепенении, не зная, как поступить, что-то звякнуло особенно сильно. Я непроизвольно вздрогнул и открыл глаза.