В углу каюты, около корзинки со снятыми табличками, сидел на корточках Адам Адамович Серединкин. Я ощутил, как что-то сжало мне виски и закрыл глаза. Поздно. Над моей головой уже кудахтало и блеяло, взвизгивало и похрюкивало:
— Саша, ты проснулся? Как я рад тебя видеть! Что же ты не поднимаешься? Ах, какой у тебя здесь непорядок! Это ж надо! И это каюта ученого! Ах, как я тебя узнаю! Какое небрежение техникой безопасности и инструкциями! А если приедет комиссия? Ай, какой ты, право, ах!..
Серединкин был явлением редким даже среди начальников. Он заведовал в институте отделом нетрадиционной корреляции, и я два года у него пасся, что убавило мне пяток лет жизни. Адам Адамович никогда не делал замечаний по работе, поскольку существом дела совершенно не интересовался, зато всяким мелочами мог свести с ума любого нормального человека. И сейчас я нисколько не удивился, когда он предложил мне развесить все таблички по местам, прибраться и вообще «создать условия для полноценного труда». Напрасно я пытался убедить его, что не имею привычки работать в жилой комнате, во время заслуженного отдыха.
— Ученый всегда работает, — изрек он один их своих излюбленных перлов и принялся наводить порядок.
Точнее, Адам Адамович руководил, а порядок наводил я. Хуже всего было то, что сейчас он даже не был моим начальником, и все же втравленная годами учебы и работы привычка подчиняться не позволяла мне противоречить. Скрипя зубами и скрепя сердце, я развесил таблички, запустил автоматических уборщиков и прикрепил на стены репродукции: портрет Менделеева и «Персея и Андромеду» с картины Рубенса, которые успел откопать где-то Серединкин.
— Искусство и наука — суть одно, они облагораживают человека и помогают ему развиться в гармоническую личность! — провозгласил Адам Адамович и вытер пот со лба, как будто он, а не я вешал картины и возился с автоматами кондиционирования, ароматизирования и витаминизирования воздуха. Вот интересно, как он потеет, если у него другая структура тела, чем у нас?
Между тем Серединкин увидел пепельницу с окурками.
— О Боже, Саша, неужели ты все еще куришь? Мало того, что ты губишь свое здоровье, снижаешь работоспособность и теряешь массу времени! Тебе к тому же приходится значительно чаще проветривать помещение, что приводит к повышенному расходу энергии на Станции!
Похвально! Этот хоть понял, что мы находимся на одной из орбитальных Станций!
— Адам Адамович, а вы в курсе, где расположена наша Станция?
Он взглянул на меня несколько смущенно:
— Не знаю, дорогой, а какое это имеет значение?
Я развел руками. Такого я не ожидал даже от Серединкина.
— Мы находимся на Станции «Солярис». Пойдемте, я познакомлю вас с коллективом.
Адам Адамович кивнул:
— Да-да, надо же быть в курсе дел.
И я взялся вводить его в курс. Мы обошли жилые, лабораторные, обслуживающие и вспомогательные отсеки, и я рассказал Адаму Адамовичу все смешные и забавные случаи, когда-либо происходившие на станциях подобного типа. Наконец, когда силы мои начали истощаться, мы отыскали Галина. Я познакомил сотрудников и поспешил скрыться. График проведения исследований был под угрозой…»
«Я не удивился, когда, проснувшись, обнаружил в каюте Никиту Петровича Цобо. Мы выпили кофе. Я выслушал историю о больных деснах Никиты Петровича, из-за которых у него постоянно исходит изо рта дурной запах. Пропустил мимо ушей дюжину сальных анекдотов десятилетней давности и успешно сдал его Галину. Тот очень спешил, и поговорить мы смогли только на следующий день, когда я привел к нему очередного «гостя». То есть говорил я на этот раз не с Галиным, а с Сорокиным. Галину было опять некогда.
Прежде всего меня удивил вид Сорокина. Руки у него были обмотаны бинтами, и огромный белый тюрбан повязок украшал голову. Глубоко запавшие глаза смотрели внимательно и чуть насмешливо.
— Экспериментируете? — я кивнул вслед уводящему нового «гостя» Галину.
— Ага.
— И как результаты?
Сорокин выпростал из бинтов пальцы, похоже обожженные кислотой, и пощелкал тумблерами на приборной панели. На стене зажглось несколько экранов. На одном была кают-компания. За столом склонились над бумагами и папками три Хреньковских. В других помещениях вместе и порознь сидело еще человек десять «гостей». Я криво усмехнулся.
— Ну, как Хреньковские?
— Прекрасно. Долго решали, кто главнее, но потом установили триумвират и занялись составлением плана работ. Для нас.
— А остальные?
— Остальные начальники тоже трудятся над директивами.