— Кто гонится? — зачарованно глядя на мираж, спросил Санька.
— Там, на тротуаре!.. Смотри!
Глаза Андрея вскинулись к правому боковому зеркалу, и Санька тоже посмотрел в него. По серому тротуару бежал человек в куртке. Он вскинул руку, постоял немного с видом памятника, указывающего путь в светлое будущее, и все-таки руку опустил. Что в ней было, Санька так и не разглядел.
— Тв-вари, надо бежать! — хрипел Андрей, неотрывно удерживая правой ногой педаль электромотора. — Они погонятся за нами! У них машина!
— Где машина? — снова обернулся Санька.
Троллейбус уже пролетел мимо второго выхода из метро «Крылатское», человечек, который вскидывал руку, стал не виден, а три или четыре иномарки, лениво катящиеся по Осеннему бульвару, вовсе не выглядели бандитскими.
— А-а-а! — с криком вогнал троллейбус в левый поворот Андрей.
Красный глаз светофора, под который они въехали, испуганно мигнул и погас, дав посмотреть на чудаков сначала оранжевому глазу, а потом зеленому. Штанги токоприемников троллейбуса раздраженно дернулись на крыше, но с проводов не сорвались. Взвизгнули совсем рядом тормоза.
— Это не они?! — налег грудью на баранку Андрей. — Не они?!
— А какая у них… это… машина?
В пьяных глазах Саньки мотался слева вправо вишневый капот «Жигулей». Его водитель все-таки нагнал их, поравнялся с кабиной троллейбуса и покрутил пальцем у виска.
— Там стояла «шестерка»… Почти желтая… Ну, та… такой цвет сафари называется. Видел?
— Не-ет…
Троллейбус с хряском и скрипом повернул влево и по длин-ному-длинному спуску понесся к Крылатскому мосту. На асфальтных латках, густо усеявших спуск, он взбрыкивал норовистым жеребцом. Здесь уже Андрей работал не только правой ногой, но и левой. Тормоза, взвизгивая и наполняя салон едким запахом дымящихся эбонитовых колодок, спасли троллейбус от скорости, которая бы запросто швырнула его мимо моста в Москву-реку.
— Ты что… это… получается, угнал его? — только теперь, кажется, понял, что произошло, Санька.
— А что мне оставалось делать? Я его во дворе сразу засек. Обернулся — он за мной телепается. У меня внутри все похолодело. Ты думаешь, Вовку просто так убили?
— А если тот мужик… ну, просто бухой?..
— Не-е!.. Я сам пьяный-пьяный, а внутри меня трезвяк сидит. Он сразу подсказал: «Андрюха, беги!»
— Значит, гоп-стопщик тот мужик был, — со знанием дела пояснил Санька. — В Москве несколько банд по ночам по пьяным работают. Бухого легче всего выпотрошить…
— Да нет, дорогуша! Я уже давно уловил, что за мной секут.
— В натуре?
Андрей не ответил. Троллейбус, подчиняясь его настырной правой ноге, несся по Мневникам, несся через последнюю оставшуюся внутри Москвы настоящую деревню Терехово, и собаки за заборами провожали бешеный вагон лаем.
— А ты что, умеешь эту железяку водить? — спросил Санька.
— А что, незаметно?
— Вообще-то да…
— Два года троллейбусного стажа! — похвастался Андрей. — У себя, в провинции. Здесь не водил.
— А как ты это… в музыканты?
— Игорек спротежировал. У них как раз ударник за бугор свалил, за сладкой жизнью. А мы с Игорьком в клубе железнодорожников полгода на танцульках вместе лабали. Я — так, середняк. А Игоряха — талантище. Ему б только волосы перекрасить, чтоб не так плебейски выглядеть. Упирается, не хочет…
Троллейбус несся по пустынному шоссе, и Санька впервые заметил, что оно, в отличие от латаного спуска к мосту, состоит из кусков. Сколько накатали за день дорожники — такой и кусок. И колеса били по щелям между этими полосами, как поезд на стыках рельс. Та-дам, та-дам, та-дам… Будто отсчитывали исчезающие секунды жизни.
— Менты! — заметил вырулившую справа, из проулка белосинюю машину гаишников Андрей.
Он погнал троллейбус еще быстрее. Башмаки токоприемников в ярости искрили по проводам, яркие желтые капли осыпались вслед за троллейбусом, и гаишники, отпугиваемые этими каплями, то притормаживали, то бросали «Жигули» на встречную полосу.
После моста через шлюзы на Карамышевской набережной на шоссе стали попадаться машины, и Андрей, отчаянно сигналя, заставлял их трусливо сворачивать в левый ряд. На его лысине ягодной россыпью лежал пот и проблескивал в свете встречных фонарей. Тоненькие пальцы, побелев, сжимали руль и, кажется, вот-вот должны были вырвать его с мясом.
— Ну, давай, рогатенький, давай! — умолял он.