— Сержант! — крикнул Павел и тут же мучительно стиснул зуб.
После стычки с Кравцовым левая щека ныла без остановки, будто к ней монтеры подключили ток, а потом ушли, забыв о рубильнике. На квартире у Кравцова, куда Павел притащил невменяемого пленника, он нашел в баре полбутылки водки и лечил ею и себя, и хозяина квартиры. Но если неудачливого мстителя он слегка восстановил, то зуб ответил на сорокаградусную полным презрением. Нерв не хотел неметь. Нерв был упрямее Павла.
К утру они еле уснули. Кравцов — на диване. Павел — на полу. Хотя, возможно, Павлу только почудилось, что он спал. Во всяком случае, в голове сейчас было гулко и пустынно, и сидящий напротив обритый человек со смоляными глазами не вызывал никаких ощущений. А ведь он его, кажется, должен был ненавидеть, как возможного убийцу. И еще в душе занозой сидела укоризна. Утром, на докладе, Павел так и не рассказал Тимакову о том, что узнал после стакана водки у Кравцова. Но, с другой стороны, если бы он это сказал, то уже не сидел бы на своем штатном месте напротив подследственного. Утрату документов или утечку информации из тех же документов в управлении никогда не прощали.
С громким щелчком конвоир освободил запястья Андрея от наручников, вышел из кабинета, громко шлепая ботинками, и Павел почувствовал, что должен что-то спросить, но что именно, он уже не помнил.
— Так зачем вы подстриглись?.. И это… бороду… зачем? — показал он на свою шею.
— Вы уже спрашивали об этом.
Стянув болезненные морщинки у углов глаз, Андрей растирал красные полоски на запястьях, но они никуда не исчезали, словно их там нарисовали.
— Я спрашивал? — удивленно вскинул голову от папки Павел.
— Да… А я ответил, что сменил имидж.
— Имидж — это образ?
— Примерно.
— Скажите, почему за последние трое суток вы ни разу не появились в квартире группы «Мышьяк» в Крылатском?
Во фразе получилось много слов, и щеке пришлось не раз дернуться, напоминая о зубе. Павел, спасаясь от боли, закрыл глаза.
— Меня отчислили из группы… Вы же сами знаете…
Закрытые глаза следователя страшили Андрея. Он ни в одном фильме не видел, чтобы следователь разговаривал с подозреваемым, не поднимая век. И от этого казалось, что худенький капитан знает больше его самого.
— Или вы кого-то боялись? — тихо спросил Павел.
— Я никогда никого не боялся…
— А Золотовского?
— Это мои дела.
Глаза Павла рывком открылись. В темноте, в паузе между вопросами, ему вдруг представилось лицо Тимакова, узнавшего о его оплошности с Кравцовым, представилось так отчетливо, что ему пришлось отбросить от себя темноту, в которой жило столь страшное ощущение. Вместо разъяренного лица Тимакова перед ним раскачивалась вперед-назад лысина Андрея Малько. Он смотрел себе под ноги и беззвучно шевелил губами.
— Скажите, вы были в квартире у Волобуева в день его гибели? — задал самый обтекаемый из возможных на эту тему вопросов Павел.
Подумалось, что сейчас эти же беззвучно говорящие губы произнесут в пол: «Нет». Но губы вскинулись и в упор выстрелили:
— Да.
— С кем вы заходили к Волобуеву?
— Что значит, с кем?
— Именно это и означает.
— Я заходил к нему сам.
— Вы зря упорствуете. Есть свидетель того, что примерно за десять минут до гибели Волобуева вы поднялись по лестнице к нему вместе с еще одним человеком.
Пальцы Андрея перестали растирать красный ободок запястья. Они сложились в кулак и громко хрустнули. Такой звук бывает у сучьев, когда их ломают перед растопкой.
Павел только теперь ощутил, что в кабинете все так же холодно, и стянул поплотнее шарф на шее. Ток дергал щеку с прежней силой. Анальгин уже не спасал, но он все-таки достал из кармана куртки полупустую упаковку, выщелкнул еще одну крупную белую таблетку и проглотил ее, не запивая.
— Я заходил к Вовке сам, — стараясь остаться спокойным, ответил Андрей. — И не за десять минут до его гибели, а за час. Еще было, кстати, темно. Я говорил с ним долго, наверное, не меньше получаса… А потом… потом ушел и больше не возвращался…
— О чем же вы разговаривали, если не секрет?
— Я ему… я сказал, что не надо было так вести себя с шефом…
— Шеф — это Золотовский?
— Да… Я сказал, а он… Знаете, Вовку надо было знать. Он как упрется рогом.
— В кого же он уперся?
Павел поймал себя на мысли, что даже не ведет протокол беседы. Он не верил ни одному слову, но, даже несмотря на это, запись допроса следовало оставить в деле, и он, выдвинув ящик, достал из него диктофон, поставил на угол стола и со вздохом нажал на кнопку.