Маша резко обернулась, и ощущение еще не состоявшегося дня, ощущение утра вмиг испарилось. У той Маши и у этой были разные лица. На левой скуле, точно под глазом, темнела ссадина, и Санька вдруг понял, что ее ироничные слова о знакомстве и ссадина имеют прямую связь. И он быстро пошел к Маше, чтобы выяснить эту связь.
— Ты звала меня? — спросил он ее, нагнав у конца слаломной линии.
— Ничего подобного.
Она старательно обижалась. Колесики делали ее чуть выше Саньки, и он ощутил к ней жалость. Санька всегда жалел высоких женщин. В их росте всегда было что-то мужское, чужое, совсем им не нужное.
— Это он? — внимательно посмотрев на ссадину, спросил Санька.
— А кто же еще?! — с вызовом ответила она.
— За что?
— Он решил, что это я тебе о нем раззвонила.
— Правда?
— Раз в моих коньках катался, то и…
— Ну и логика у него! А когда он здесь появился?
— В обед.
— А вы что, весь день катаетесь?
— Сегодня не жарко, — отпарировала она.
Санька вспомнил термометр, привинченный к их гостиничному окну. Когда они начинали разговор в ожидании врача, под клочком тени, лежавшем на термометре, были четко видны двадцать восемь градусов. Когда солнце съело тень, столбик бойко попер вверх. Перед уходом Саньки в дворец культуры серый росток дотянулся до тридцати трех градусов. Либо термометр врал, либо Санька ничего не понимал в фанатизме роллеров.
— Значит, он, гад, тебя ударил? — с вставкой любимого слова полосатого мужика спросил Санька.
— А что, незаметно?
— Ну, а пацаны ваши, роллеры, они что, не видели?
— Он позвал меня за деревья. Он почему-то решил, что это я навела тебя на него.
— Где мне его найти? — вопросом выстрелил Санька.
— Чтоб он опять ко мне разбираться пришел?
— Так ты знаешь, где он живет?
— Ничего я не знаю.
— Нет, знаешь! — впился он в нее взглядом.
Она вяло отвела глаза в сторону, подвигала по-лыжному своими валенками-ботинками. Сейчас они уже казались даже не валенками, а гирями, прикрепленными на ноги баклями-застежками.
— Так где он живет?
— Я правда не знаю… Один пацан тут есть. Он увидел синяк и спросил… Я не говорила, а он все понял… Я, говорит, Ковбою сам все скажу…
— Где этот пацан? — встрепенулся Санька.
Игла под сердцем надломилась. Все, что он ощущал до этого, будто отнесло от него прочь налетевшим с моря вечерним бризом.
— Вон. Купается, — кивнула на берег Маша. — Только про меня ничего не говори. Ладно?
КУРОРТЫ ПО НОЧАМ НЕ СПЯТ
Летом на юге два хозяина: днем — солнце, ночью — комары.
Ночью сон приходил трудно. Скрипели старыми телегами кровати, вздыхал то один, то другой угол, и, как назло, в духоту номера ввинчивались комариные песни.
Схватка за территорию закончилась тем, что Андрей все-таки зажег свет, разогнав комаров по стенам и потолку, закрыл наглухо окно и с методичностью серийного убийцы уложил всех крылатых зверей по обоям и желтой побелке.
Через час в душной кромешной тьме четверо уже храпели с такой старательностью, будто им за это заплатили. Санька прослушал минут десять их композицию, в которой самым озорным было посвистывание Виталия в розетку, и понял, что пора.
На улице его, уже одетого, встретили жужжащие братья погибших в номере и закружили над Санькой с яростью истребителей, которым приказали или умереть, или отомстить за своих. Он протащил их за собой шлейфом через ночной, постанывающий в снах Приморск, на виду у комаров перелез через забор, постоял у приоткрытого окна одноэтажного частного дома, дал себя все-таки разок укусить и только после этого перебрался через подоконник.
Комната была по-южному маленькой. Дома Приморска словно бы специально строили с такими крохотными комнатками, чтобы жители как можно сильнее страдали от духоты. Это неплохо согласовывалось с чисто русским умением страдать.
Тощий пацан спал на узкой кровати с панцирной сеткой. Никелированные дуги блестели, будто запотевшие. На стуле у ног пацана лежал джинсовый комок: штаны, безрукавка, бейсболка. Под стулом, словно под крышей, прятались от комаров пудовые ботинки с колесиками.
Санька взял со стула бейсболку, повернул ее козырьком к лунному свету и прочел то, что и ожидал прочесть: «Dallas». Смахнув на пол остальную джинсовую свалку, он сел на стул и посмотрел влево.