На синтезаторе Виталия не хватало всех клавиш в суб-контр-октаве и контр-октаве. Все остальные, начиная от ноты «до» большой октавы, почему-то уцелели.
— А поч-чему твои барабаны целы, а? — наступал и наступал на Андрея Эразм. — Может, ты у них старый знакомый, что они тебя пожалели?!
— Хватит орать! — перекрыл его крик Санька.
Он встал между Андреем и Эразмом, вцепился в изувеченного «Гибсона» и все-таки вырвал его из рук гитариста. У того сразу стало обреченным лицо. Ему будто бы только что сказали, что он всю жизнь занимался не своим делом.
— Прекратите ругань! — опять подобрал начальственные вожжи Санька. — Им только того и хочется, чтоб мы перегрызлись!
— Кому — им? — в затылок спросил Андрей.
— Бандитам, — ответил Санька Эразму.
Тот все так же стоял, плетьми опустив руки, и вязаная шапочка на его голове смотрелась шапкой волос, выкрашенных в орнамент для конкурса причесок.
— Все. Я сваливаю из этого дурдома, — тихо произнес он, повернулся и прошлепал в дом.
— Андрей, зачем ты вытащил гитары под навес? — обернулся к барабанщику Санька.
— Так репетиция же… Сразу после завтрака. Я подумал, все равно вытаскивать надо…
— А где гитары лежали?
— Вон в той комнатке, — кивнул Андрей на подслеповатое оконце. — И синтезатор там, и тряпки…
— А ударная установка?
— В сарае. В комнатке для нее места не было. Только тарелки влезли.
— Он их хоть не погнул?
— Не-ет.
— Значит, ты вытащил гитары прямо в чехлах? — пытался понять тактику вредителя Санька.
— Да, в чехлах. Сложил на лавочке.
— А свои барабаны?
— Я их вытащил первыми.
— Синтезатор, значит, ты еще не успел выволочь?
— Ну да. Только собрался, ну, после объявления команды «Подъем!» Вот… А этот… Эразм сразу полез к своему «Гибсону». Открыл футляр и…
— А клавиш на полу нет?
— Не-ет, — грустно ответил за Андрея Виталий. — С собой, видно, сволочь, унес. Клиптоман гребаный!
— Пошли к хозяйке! — предложил Санька.
Уже знакомый звук галош-вездеходов опередил его желание. Под навес выплыла хозяйка дома. Ее лицо лучилось любовью и радушием. К такому лицу полагался поднос с хлебом-солью.
— Приглашаю на завтрак, товарищи! — бодро объявила она. — Яичница готова! Помидоры — мои! Вы еще не пробовали мои помидоры? У меня во всем Перевальном завсегда самые первые появляются!
— Спасибо, — сглотнул голодную слюну Санька. — У нас к вам один вопрос: вы ночью ничего подозрительного не слышали?
— Нет. Я так за день набегаюсь, что сплю без просыпу.
— Значит, ничего?
— А что стряслось? — только теперь заметила тетка, что ее яичница с помидорами не вызвала ожидаемой радости. — Опять свету нету?
— Понимаете, как бы это попроще сказать… Короче, в эту комнату в доме через окно кто-то залез. Скорее всего, ночью. Сломал наши гитары. Синтезатор тоже. Почти сломал. Кто из ваших поселковых мог это сделать?
— Ой, ужас какой! — всплеснув пухлыми ручками, обессиленно села она на скамейку. — В мой дом залезли! Да за всю жизнь ни одного разу…
— Что, у вас бандюг в Перевальном нету? — басом протрубил Андрей.
Даже в тени на его отполированной лысине выступил пот.
— Шантрапы полно, — уверенно сообщила тетка. — Но чтоб совсем бандитов… Нет, таких нету. Пьяниц больше всего.
— Залезть мог и из шантрапы, — посмотрел в глубь двора Санька. — Скажите, вот если бы вы решили сами свой дом ограбить, где бы вы через забор перелезли?
— Да зачем же мне себя-то?!
Лицо тетки из округлого стало вытянутым. Еще один такой вопрос — и на земле не будет более худой и длинной физиономии.
— Да я в жизни ни у кого… А у себя…
— Я к примеру, — нервно дернул головой Санька. — Ну ладно! Скажем так, где удобнее всего пробраться во двор?
— Да я в жизни… Вон там, — указала она толстым пальцем в сторону огорода. — Возле туалета нету кустов малины. Перелез — и по тропинке сюды…
— Пошли, — позвал за собой Андрея Санька.
— Без толку, — посомневался тот. — Часа три-четыре прошло, как он свалил…
— Пошли.
Подавая пример, он двинулся по дорожке, выложенной смесью цемента и прибрежной гальки. Цемента было гораздо меньше, чем гальки, и она, чувствуя свое преимущество, а, скорее, просто не чувствуя скрепляющей силы цемента, шевелилась под подошвами, будто шли они не по дорожке, а по берегу моря.
На земле вдоль дорожки ни слева, ни справа не появилось ничего, что могло бы остановить взгляд. Сухие округлые дырочки от ходов медведки, присыпанные пылью травинки, пара колышков, так и не пригодившихся для помидорных кустов, узкие черные языки — следы ночной поливки.