Рубашка на его груди почернела и прилипла к телу, а из-под фуражки стекла по шее капля пота.
— Я — из Перевального, — уже совсем тихо объявил он.
Показалось, что на следующую фразу у него совсем не останется сил и он мешком рухнет на Саньку.
— Что-то есть? — спросила у него Нина.
— Начальник приказал доложить вам лично, — не поворачиваясь к Нине, одному лишь Саньке сказал лейтенантик.
Он все-таки не упал. Но из-под фуражки нагло выползла еще одна капля. Им будто бы всем хотелось разглядеть того человека, к которому на ста кэмэ в час пронесся по трассе, рискуя жизнью на сотнях колдобин, хозяин и который был почему-то совсем безразличен к этому риску.
— А при Нине нельзя? — лениво поинтересовался Санька.
Если бы не лейтенантик, он бы уже стоял в палате рядом с барокамерой и заканчивал объяснение о своем отказе.
— Начальник приказал без свидетелей.
— Ладно. Я отойду. А вы уж посекретничайте, — решила Нина.
Усталые глаза лейтенантика проводили ее худенькую спинку, вернулись на лицо Саньки и сразу стали до невозможности таинственными.
— Вот ДНК-анализ, — вынул он из нагрудного кармана сложенную вчетверо бумажку.
С внутренней стороны она пропиталась потом, и, когда Санька ее развернул, то почудилось, что у листа нет одной четверти. Но именно на этом посеревшем куске начинался текст сравнительного анализа двух пятен крови: того, что был на подоконнике в гостиничном номере, и того, что остался на заборе.
«Настоящим докладываю, — с казенной сухостью сообщал некий судмедэксперт, — что мною проведен экстренный анализ двух заборов крови. Предположительное время возникновения первого пятна — от трех до семи суток, второго — менее суток. Группа крови обеих исследуемых пятен — третья, резус-фактор — положительный. Пол и в первом, и во втором случае — мужской. Обнаруженные в обеих заборах крови вещества в некоторой степени предполагают у обеих лиц болезнь почек. Наличие измененной хромосомы в, — на этом месте, в самом уголке, лейтенантский пот напрочь растворил два слова, торопливо написанные перьевой ручкой, — …в некоторой степени предполагает наличие у обеих лиц наследственного природного дефекта, связанного с костной структурой. Предварительный анализ дает основание с большой долей вероятности утверждать, что оба забора крови принадлежат либо двум лицам, состоящим в родстве, либо одному лицу». Подпись эксперта была маленькой и почему-то смахивала на капельку крови.
— А какой костный дефект? — поднял глаза от бумаги Санька.
— Не могу знать, та-ащ ста-ащ ли-инант! — бодро протрубил лейтенантик. — Я — участковый…
— А я — не ста-ащ ли-инант, — нервно вернул бумагу Санька. — Я — бы-ывщ ста-ащ ли-инант. Понял?
— Никак нет.
Еще одна удивленная капля выскользнула из-под тульи фуражки.
— Да вытри ты пот со лба! — не сдержался Санька. — Упреешь же!
— Есть!
Он рывком сорвал с головы фуражку и отер выпуклый лоб комковатым платком. Плотная красная полоса лежала на коже шрамом. Раздражение сразу сменилось на жалость, и Санька тихо спросил:
— Больше ничего для меня нет?
— Никак нет.
— А по поводу испорченных инструментов хоть что-то делается?
— Ведем поиск, — бодро сообщил лейтенантик. — Это, если честно, не мой участок. С вашего участка капитан в отпуске. Его в Перевальном нет. Но мы ищем. Отрабатываются все версии…
— Понятно.
Если версий много, значит нет ни одной приличной. Наверное, в это время Санька уже уходил бы из палаты, и Буйное грустно смотрел бы ему вслед своим единственным глазом. Насильно люб не будешь. Он бы ушел и уже за порогом забыл о конкурсе. Не все «звезды» начинали с побед в конкурсах. Если точнее сказать, то мало кто начинал. Уже вечером они бы уехали поездом в Москву, и Приморск перевернутой страницей лег бы на левую сторону книги, а перед «Мышьяком», и Санькой в том числе, забелели бы две новые, совершенно пустые страницы. И они бы начали заполнять их так, как хотят они, а не Буйное, не Покаровская из медленно коррумпируемого жюри, не бандиты, специализирующиеся на уничтожении фирменной аппаратуры.
— Скажи, а в Приморске есть отец города, — совсем неожиданно для себя спросил Санька.
— Мэр?
— Нет. Пахан. Ну, мафиози. Самый крутой.
Лейтенантик испуганно обернулся к двери в палату. Нина о чем-то разговаривала с телохранителем Буйноса. Вдали, у окна, стоял, шмыгая носом, мужичок из шестидесятых годов и терпеливо ждал обещанного гонорара. Никто из них не казался подслушивающим, но лейтенантику упрямо чудилось, что как только он произнесет кличку, то ее услышат все.