— Будет сделано, — ментолом дохнул в ухо Саньке человечек, и тут же наступила тишина.
Стоящий под зонтом парень повернулся к дому и, неожиданно согнувшись, шагнул задом между стволов. И сразу на асфальтовой дорожке стало безлюдно и неуютно.
— Значит, ты в конкурсе дрыгаешься, — под нос пробурчал Букаха. — Прямо «Евровидение»! Мне уже корефаны с Кавказа звонили. Просили за одного своего. Я сказал, что конкурс — не моя фишка. Не мне выпала, не я и банк снимать буду…
— Извиняюсь, — ожила тишина.
Она снова пахла ментолом.
— Не принимает?
— Абсолютно точно!
— Тогда обзвони людей, что мероприятие переносится на завтрашний вечер. А девочек все равно первым бортом сюда. Врубился?
Тишина издала звук, похожий и на стон, и на вздох, и на всхлип. Ментол сразу рассосался, и Саньке тоже захотелось уйти. Конечно, так незаметно он не мог это сделать, но находиться в кабинете приморского босса больше не имело смысла. Что хотел — не узнал. Что не хотел — узнал. И ничего не изменилось. А может, изменилось, но какой в этом был толк?
— Мне бы надо идти, — напомнил о себе Санька.
— Значит, гундишь, «Воробышек»… Вот что: завтра в двадцать три ноль-ноль со всей группой чтоб были у меня. Поиграете моим гостям. Фраера из местных кабаков у меня уже в печенках сидят. Они ничего, кроме Шуфутинского и Газманова не знают. И лабают хреновей, чем кореша на зоне…
— Я же, извините, говорил.
— Что говорил?
— Нам аппаратуру переломали.
— Напиши чего надо. Из Москвы привезут. Вместе с девками. Понравится, как играете, насовсем подарю. Я все равно кроме как на зубах ни на чем лабать не могу. А ты? — повернулся Букаха к телохранителю.
Тот упорно сверлил глазами Санькины загорелые кисти. Через полчаса на них должна была появиться от взгляда краснота.
— Что? — не понял телохранитель.
— Там, на столе, отрывные листки, — показал Саньке Букаха. — Накалякай, чего надо… Не стесняйся. Перевальное — моя зона. Раз кто набузил, значит, он и меня обидел.
СЧАСТЛИВЫЙ НОМЕР
Жеребьевка проходила мрачно. Над концертным залом, над столом жюри, над еле-еле заполненными двумя рядами соискателей висело плохое предчувствие. Несмотря на покушение на Буйноса, конкурс не отменили, но все ощущали себя так, будто их намеренно обманывают, а на самом деле к концу жеребьевки объявят, что «Голос моря» не состоится. Никто не разговаривал, никто не реагировал на вытянутый первый или тринадцатый номер. Все конкурсанты будто бы выискивали в круглом, как аквариум, стеклянном барабане не просто порядковые номера, а те, по которым их будут расстреливать.
— «Вест-севенти», Калининград, — тихо объявила Нина, и в этот момент в двери появился Андрей.
Санька привстал в кресле, чтобы он его увидел, и Покаровская, председатель жюри, строго потребовала:
— Идите вытягивайте.
— Я не из «Вест-севенти», — ответил Санька.
— А где ж они?
У певицы было лицо давно не спавшего человека. Даже густой слой макияжа не спасал от этого ощущения. Видимо, она знала об этом и постоянно смотрела вбок. Люди в профиль почему-то выглядят менее усталыми, чем в фас.
— Они утром уехали, — пояснил кто-то из конкурсантов. — Самолетом…
— Привет, — сел рядом Андрей и шепотом прохрипел: — Мужики решили уезжать.
— Они в Перевальном?
— Да. Пакуются.
— Мне обещали найти гитариста, — грустно произнес Санька.
— Глухой номер. Местные больше трех аккордов не знают. Посидим в Москве, покумекаем. Может, какому-нибудь продюсеру в рабство продадимся. И то спокойнее будет, чем в этом пекле вариться…
Чуть громче обычного Нина объявила:
— Группа «Молчать», Москва.
— Следующие — мы, — напомнил Санька.
— Я не пойду.
Андрей сидел, набычившись, и смотрел на Покаровскую с таким видом, будто силился понять, как эта размалеванная кошка сумела стать звездой в восьмидесятые годы.
На сцену вразвалочку, будто матрос после длительного плавания, выбрался худенький парень. Он был одет подчеркнуто небрежно: драные китайские кеды, коричневые брюки от школьной формы времен застоя, свитер глупейшей сине-желтой расцветки в плотных пятнах кетчупа и чернил. По левой скуле парня, вплоть до шеи, тянулся узенький рыженький висок, а правая была выбрита сантиметра на три выше уха. Перед глазами у него болталась длиннющая прядь волос, выкрашенных в едкозеленый, почти лимонный цвет, а к правой ноздре пришпилена канцелярская кнопка.
— Панк вонючий, — прохрипел Андрей.