— А из машины на вас дядя смотрел…
— Что? — сразу протрезвел Санька. — Какой дядя?
— С длинными волосами, — охотно сказал мальчик.
— Лицо запомнил?
— Не-а.
— А что за машина?
— Красная.
— В смысле, красивая?
— Нет, просто красная. Как помидор.
— Ин… иномарка?
— А я это не понимаю. Просто машина.
— А человек этот… длинноволосый, он того… чернявый? На кавказца похож?
— Чего?
— A-а, ну ты ж Джиоева не видел! — махнул вялой рукой Санька.
— Чего?
— И что он… Ну, этот дядя?
— А ничего, — вздохнул мальчишка, и его розовые уши смешно пошевелились, будто листики под дуновением ветерка. — Посмотрел-посмотрел — и уехал…
— Маша не могла его заметить?
— А это вы у нее спросите.
— Она появится здесь завтра?
— Она тут все время.
— Как это? — заозирался Санька.
Пьяная муть, на время отогнанная испугом, возвращалась в голову и становилась еще плотнее, чем до этого, будто пыталась отомстить за временное отлучение.
— А она на теплоходе живет, — ткнул коротким пальчиком за спину Саньке мальчишка. — У нее там папка — первый помощник капитана. Они теперь не плавают, а только стоят. Чтоб курортники жили внутри теплохода. Бизнес — это называется…
— Гостиница, получается?
— Ага. Там хорошо! Музыка, ресторан, ковры. Я один раз был. С Машкой. А больше… Нет, больше не был…
Через пять минут Санька уже стоял у длинного, круто взбирающегося к палубе трапа и пытался поцеловать круглолицего вахтенного матроса. У того все время сползала с левого рукава белой форменки повязка, и он вынужден был придерживать ее. Оставшись, таким образом, как бы без рук, он отталкивал Саньку одним плечом и недовольно гудел:
— Отойдь! А то милициванеров покличу!
— Зе-емля-як! — лип к нему Санька. — Мне на борт надо! Там девушка одна. Она мне нужна…
— Девушки всем нужны! — упорствовал вахтенный. — Предъявите по полной форме пропуск али квиток в ресторант!
— Ты с каких краев, земляк? С Урала, что ли?
— С известных краев!
— Тогда это… — еле вспомнил Санька, — пер…первого помощника капитана позови! Вот!
— Я щас патруль милициванеровский позову! — набычился матрос.
Теперь уже не только лицо, но и он весь стал каким-то круглым и чрезвычайно похожим на индюка, приготовившегося к драке.
Санька увидел лениво бредущих к трапу по набережной двух милиционеров и перестал сомневаться. Он пнул матросика и понесся по трапу на теплоход. Ступени гудели, будто колокола. Казалось, что над Приморском стоит набат, и весь город видит его пьяный спотыкающийся бег и ждет, разобьет Санька нос или нет.
Добежал. Не разбил. И уже по инерции оттолкнул стоящего на палубе второго вахтенного матроса. А у того было такое вялое и тряпичное тело, что даже несильный удар перевернул его над леером, и моряк, беззвучно вращая в воздухе ногами, полетел вниз.
Перед довольно быстро найденной им дверью с привинченными к пластику четырьмя цифрами он решил: откроет помощник — сдамся, откроет Маша — упаду на колени.
Открыла Маша. Но на колени он не упал.
Она стояла в простеньком цветастом халатике. Лицо было свежим, без капли сна, и тоже, как у Нины, некрашенным. Но теперь в этой ненакрашенности ощущался не учительский стоицизм, а девичья целомудренность.
— Добр… дрый вечер, — промямлил он.
— Здравствуйте.
Даже загар не смог замаскировать покрасневшие щеки. Она растерянно взмахнула руками то влево, то вправо, но вместо приглашения в каюту сказала совсем другое:
— Папа скоро придет. Папу вызвали. Там какое-то ЧП. Пьяный бандит ворвался на борт и выбросил за борт вахтенного у трапа…
— Пьяный бандит — это я, — сказал он, прижался затылком к холодной стальной переборке и закрыл глаза.
ВАЛЬС НА ПАЛУБЕ
Холодный душ оказался сильнее сотни «Николашек». Санька выбрался из шикарной ванной, вытерся, посмотрел на свою одежду с таким видом, будто одна она была виновата в его пьяном дебоше, медленно оделся и приготовился к экзекуции. Но когда он открыл дверь ванной, то Машиного отца не увидел. Ощущение близкой расправы почему-то стало еще острее.
— Папа все замял, — с радостью сообщила она. — Сказал, что ты препровожден на берег…
— И что, поверили?
— Так я тебя и буду препровождать.
— А вахтенные у трапа?
— Они уже сменились.