— Ле-евая, — достав ее оттуда, покачал на весу Андрей. — Сколько же она весит? Полпуда?
— А что ты хотел! — удивился Игорек. — Сорок седьмой размер.
Он как покраснел от удивления, так и хранил на лице один и тот же цвет. И теперь почему-то уже не ощущался рыжим. У него будто бы испугались и волосы тоже.
— А где правая? — заглянул под кровать Санька.
Здесь еще пряталась в углу ночь. Ничего, кроме пыли, которую не убирали, наверное, с момента постройки гостиницы, он не обнаружил.
— Подошва кроссовки и отпечатка похожи, — первым заметил Андрей. — Такой же рисунок. Смотрите. Вот квадратик и вот. Вот и вот.
— И размер вроде тот же, — пошевелил губками Игорек.
— Не трогай простыню руками, — не дал ему приложить кроссовку к отпечатку Санька. — Ничего вообще больше не трогайте. Вдруг милицию придется вызывать.
— Может, он хохмит, — предположил Андрей и обернулся к двери.
Она не открылась и взаимностью не ответила. Долговязый хиппи Эразм упорно не хотел входить. Может, считал, что сцена не достигла апогея?
— Вот это уже хуже, — пробурчал Санька.
По-молитвен ному сложив руки на груди, он протиснулся между кроватью и стеной, выглянул в распахнутое окно и с удивлением, которое, наверно, испытывал индеец от огня, впервые рожденного зажигалкой, увидел, что этажом ниже на подоконнике сереет точно такой же отпечаток кроссовки. Глаза сами дорисовали капельку крови на месте мизинца и скользнули ниже. Там тоже подоконник разрезал продолговатый след. Еще ниже, на первом этаже, кажется, еще раз осталось прикосновение правой кроссовки. На асфальте его уже не было. Там стояла урна, по кругу обсыпанная окурками, пустыми жестяными банками и цветными пакетами от чипсов, арахиса и фисташков. У нас всегда если стоит урна, то мусор бросают рядом с ней, а не в нее. Наверное, мы никогда не научимся хорошо играть в баскетбол.
— И тоже носом — к зданию, — заметил Андрей, которого Санька пропустил к подоконнику. — Наваждение какое-то! Он что, на одной ножке, что ли, по подоконникам спрыгивал?
— В одних трусах? — спросил Санька.
На единственной тумбочке, доставшейся почему-то Эразму, лежали его джинсы и шапочка с пестрым узором. А поверх них — черные очки. Они смотрели на вытянувшиеся лица трех парней и не могли понять, почему они не спрашивают об исчезнувшем Эразме у них.
— А может, он того… лунатик? — предположил Игорек.
— Скорее, марсианин, — отрезал Санька. — Видно, без милиции не обойдемся. Вещдоки — раз, показания свидетелей — два.
— А ты что-нибудь слышал? — повернул к нему измученное лицо Андрей.
Оно было уже черным от щетины. Казалось, что скоро она начнет прорастать и на лбу.
— Я? — вслушался в свои ощущения Санька.
В том, что промелькнуло за секунду и что называлось ночью, жила какая-то мертвецкая чернота. Сны если и были, то, скорее всего, хлипкие, невнятные, тут же утонувшие в уже знакомой черноте. Санька даже в туалет не вставал. Судя по шее и лицу, вода, выпитая вечером, вышла густым южным потом. Курорт выгонял из попавших на его территорию тел воду, чтобы жажда мучила их еще сильнее.
Облизнув пересохшие, похожие на бумагу, губы, Санька обернулся к посвистывающему белому холмику.
— Может, Виталий, что слышал?
— Бесполезняк, — ответил за хозяина холмика Игорек. — Он как-то на гастролях перед выходом на сцену заснул прямо под выступление металлистов. А уж там такой грохот стоял, будто землетрясение началось…
— Вот гадство, и я ничего не слышал! — сел на свою кровать Андрей. — Какие у нас свидетели?! Олухи мы, а не свидетели, — и тут же вздрогнул от стука в дверь.
Три головы одновременно повернулись в одну сторону.
— Я так и знал? — объявил Андрей. — Это хохма? Ну, я сейчас этому Эразму-маразму рожу начищу?
Вскочив, он бросился к двери.
Санька шагнул влево. Щупленький Андрей с перекосившейся на спине белой майкой и едко-красными трусами, за секунды воплотившись в нечто решительное и диктаторское, на котором уже и майка ощущалась не как майка, а как форменный армейский китель, щелкнул замком и рванул на себя дверь. И тут же из монолита превратился в кусок ваты.
— Ой, девушка, извините, ради Бога извините? — как-то резко свернулся он весь, захлопнул дверь перед носом Нины и забегал по комнате. — Оденьтесь, волки, вчерашняя девка из оргкомитета пришла? Виталька, вставай?
Впрыгнувший в джинсы Игорек с яростью пекаря, разминающего тесто, стал качать белый холм. Розетка тут же перестала свистеть. Холм помолчал-помолчал и все-таки огрызнулся: