— Ты сжег его заживо в каюте на теплоходе! — выкрикнул Санька.
Все, кто были во дворе, уже вышли в проулок и стояли с напряженными лицами. Только Эразм без остановки жевал, словно рот жил отдельной от него жизнью. Из всех лиц Санька отыскал самое важное, вобрал в себя долгим трехсекундным взглядом испуганные Машины глаза, отвернулся и уставился на крупный серый сучок на доске забора.
— Ты слышишь меня? — спросил он у сучка.
— Конечно, слышу, — выдохнул Буйное. — Чего ты гонишь волну?
— Зачем ты приказал его уничтожить? Око за око? Зуб за зуб?
— Теплоход, Сашенька, старенький. Проводка гнилая. Запросто могла замкнуть, — четко произнес он.
— Замкнуло именно в каюте Прокудина?
— Ты не забыл, что вечером отъезд в Москву?
— Мы никуда не едем!
Серый округлый сучок упрямо сверлил Саньку своим единственным коричневым глазом. Из самой середины. И в самую сердцевину души.
— Мы никуда не едем! Группа отказывается от участия в гастролях!
— Ты чокнулся! — выкрикнул от калитки Эразм. — Анрюха, чего он несет?! Какое право он имеет говорить от имени группы?!
— Это несерьезно, — опять выдохнул воздух Буйное, а Саньке почудилось, что в раскаленном воздухе проулка завоняло больничной палатой. — Мне пришлось надавить на членов жюри, чтобы они дали тебе первое место, а ты устраиваешь истерику.
— У победы много отцов, поражение — круглая сирота, — отпарировал Санька.
— Можешь не верить мне. Но если бы не мой звонок, первое место отдали бы Джиоеву. Спроси Нину… И потом ты не имеешь права отказываться от гастрольного турне. По контракту…
— Извини, Володя, — впервые назвал его по имени Санька, — но я слишком хорошо изучил условия контракта. Да, все попавшие в десятку лучших обязаны на кабальных условиях, почти даром отпахать на тебя два месяца в изматывающем турне. Но… Там есть один пунктик, даже не пунктик, а сноска. Вид приманки. И ты ее знаешь. Там написано, что конкурсант, занявший первое место и получивший гран-при, имеет право отказаться от гастрольного турне. Ты рассчитывал на то, что именно это может успокоить соискателей, вселить в них надежду. Так вот, победили мы! И мы, согласно условиям контракта, отказываемся от участия в гастролях!
— Тебе так дорог этот Прокудин? — с холодным безразличием спросил Буйное. — Он мало наделал гадостей тебе и твоей группе?
— Он — человек. Плохой, но человек…
— А ты знаешь, что этим утром к берегу прибило труп одного приморского мальчишки. Его дразнили Ковбоем. Он тоже, кстати, был человеком…
Санька швырнул трубку на заднее сиденье «Опеля». Она подпрыгнула лягушкой и нырнула на половичок на днище салона.
— Ну ты! Потише! — вскрикнул водитель. — Вещь не казенная! С тебя еще пятьдесят тысяч. Больно долго говорил…
— На! — сунул Санька, не глядя, купюру.
Водитель обалдело посмотрел на стольник и с ловкостью фокусника вмолотил его в нарукавный карман синей джинсовой рубашки.
— Ты хоть понимаешь, что ты наделал?! — черной птицей подлетел Эразм.
Его руки были по-царски отставлены в стороны. В левой вместо державы лежал кусок черного хлеба, в правой вместо скипетра — пучок сельдерея.
— Ты понимаешь, что мы почти что стали королями эстрады, а ты…
— Мы — не короли, — посмотрел Санька на пучок сельдерея. — Мы — шуты.
— Я не согласен, — встал на строну Эразма Виталий. — Первое место — это прекрасно, но турне по стране — это шанс прославиться, стать поистине известными.
— Санька прав, — почесав щетину, объявил Андрей.
— Нет, не прав! — взвился Игорек. — Он всегда слишком много на себя берет! Я не хочу выступать с ним в одной группе!
Маша зажала уши и бросилась в глубь двора. Хозяйка остановила ее, прижала к груди и запричитала что-то свое, бабье.
Мир раскололся. Прямо на глазах. Санька сел в пыльную сухую траву у забора, сел прямо в новехоньком костюмчике и тоже зажал уши ладонями. И сразу стало легко. Так легко ему уже давно не было.
ПОЧТИ ПОСЛЕСЛОВИЕ
— Успокоились? — обвел начальственным взглядом всех сидящих за пустым столом Андрей. — Все успокоились?
— Да если бы я… — начал Эразм и получил пинок по ноге от Виталия. — Ты чего?! Больно же!
— Значит, успокоились, — решил Андрей и повернулся к Саньке. — Ты помнишь, что говорил тот предсказатель в самолете про горох?
— Помню.
Наверное, следовало сказать Андрею, что предсказатель и сгоревший на теплоходе Прокудин — одно и то же лицо, но Санька не сказал. С каждой минутой слова почему-то играли все меньшую роль в жизни. Что их обесценивало, он не мог понять.