У Баранова учащенно забилось сердце. Остается не только знающий суть его изысканий, но и испытавший ее на себе Петр Григорьевич Пинегин! Григорьевич? Друг детства?!..
Кузьма Леонидович, ошарашенный собственной догадкой, прошел в комнату; действуя в каком-то автоматическом режиме, набрал телефонный номер физиотерапевтического кабинета одной из поликлиник Северо-западного округа, где трудился его старый и верный приятель.
— Слушаю, физиотерапевт! — прозвучал в трубке знакомый басок Пинегина.
Баранов собрался с духом и, изменив голос, заговорщицки, но не допускающим возражений тоном произнес:
— От Аркадия Семеновича. Он хочет с вами увидеться сегодня вечером: ваш друг артачится, нужна ваша помощь. В котором часу за вами заехать?
На том конце провода возникла пауза.
«Ну же, возмутись! — заклинал про себя Пинегина Кузьма Леонидович. — Скажи, что ошиблись номером! Опровергни мои подозрения! Ну!..»
— М-м, — пожевали губами в трубке. — Давайте в семь. А что, может, мало предложили?.. Але!.. Вы меня слышите?.. Але!
Петр Григорьевич принялся дуть в трубку.
Помолчав, Баранов тихо спросил — уже своим голосом:
— Сколько же тебе заплатили, товарищ Искариот? А? И дал отбой.
За окном опустился тихий московский вечер, заставший Кузьму Леонидовича за тягостными раздумьями.
Как мог Григорьевич поступить так? Как мог предать их дружбу? Жили когда-то в одном дворе, учились в одном классе. Потом разошлись их профессиональные дорожки, но это не помешало по-прежнему встречаться, правда, не так часто, дружить семьями, констатировать во время длинных разговоров сохранявшееся единство взглядов на многие явления жизни. Пинегин вступил в партию, стал видным общественником. Баранов же в силу своего не слишком контактного характера общественную деятельность проигнорировал и ушел с головой в науку. Со временем защитил кандидатскую. Все складывалось весьма удачно… до привнесения в жизнь советских людей новых веяний. Нет, поначалу-то он, Баранов, тоже возжаждал крутых перемен! 20 августа 91-го не выдержал бесцельного сидения дома у экрана телевизора, по которому гнали оперную классику, перемежаемую откровенной туфтой в виде непонятных сообщений; рванул, несмотря на протесты жены, к Белому дому. Да так там и остался до «полной победы демократии».
Отрезвление пришло позже. «Либеральный монетаризм» пожрал их с Аней сбережения, лишил жену работы по специальности. Самое главное — вдребезги разбил устоявшиеся представления супруги о стране и ее, Ани, месте в обществе. Сердце жены, и так отягощенное ишемией, не выдержало. Кузьма Леонидович остался один и теперь вкушал в полную силу последствия того, за что так ратовал во времена поздней перестройки. Иногда ловил себя на мысли, что… завидует Ане. Жизненный тонус поддерживали в нем лишь два фактора — Катюха и «Бакалавр». «Бакалавр», которого его хотят лишить…
Что же касается Пинегина, то Петр Григорьевич без особых эмоций встретил август 91-го, спокойно порвал и выкинул в мусорник партбилет, вполне толерантно вписался в реформируемую медицину, продолжая работать в родной поликлинике. Получал какой-то процент от сдачи части ее помещений коммерческим структурам, где-то кого-то иногда консультировал и на жизнь не сетовал, хотя и звезд с неба не хватал. Вот, похоже, теперь решил хватануть. Зелененьких таких, хрустящих звездочек. И через кого — через одного из своих искренних друзей!.. Хотя припри его Баранов сейчас серьезно к стенке — наверняка начнет уверять, что хотел для него, Кузьмы, лишь добра: валяются ли двенадцать тысяч на дороге! Не допер, рыночная душа, мать его, что остались еще люди со светлыми помыслами и более высокими, нежели деньги, мотивами к труду!..
Итак, «Бакалавр» и Катюха… Катюха?..
Кузьма Леонидович очнулся от размышлений и обнаружил себя на кухне, позвякивающим сковородками в попытках приготовить ужин.
А где же Катюха?! На улице стемнело. Баранов взглянул на будильник, стоявший на подоконнике: девять тридцать вечера. Внучка всегда возвращалась не позже восьми! Заигралась с подругами и забыла позвонить? Но этого раньше не случалось — с дедом у нее была твердая договоренность!