Боль, между тем, стала распирающей, идущей откуда-то изнутри сердечной сумки. Она нарастала и рождала тепло, даже жар в грудине. Жар этот заполонил грудь, в свою очередь рождая хрип в легких, и потек вниз, под диафрагму. Левая рука оказалась парализованной. Да и сам Олег был обездвижен. Перед широко открытыми глазами замелькали цветные окружности, постепенно становясь концентрическими. Наконец они образовали свод длинного, в голубом свечении, тоннеля, в который Олега начала затягивать неведомая сила. Тело стало легким, почти воздушным, поддалось этой силе, поднялось с дивана и плавно поплыло по тоннелю туда, где пряталось нечто неизведанное, но ждущее каждого смертного.
КУЗЬМА ЛЕОНИДОВИЧ
Кузьма Леонидович Баранов, преподаватель радиотехники в авиационном институте, сухонький лысоватый мужчина лет пятидесяти пяти, утром поднялся ни свет, ни заря. Осторожно, чтобы не разбудить внучку, прикрыл дверь в ее комнату, прошлепал на кухню. Поставив чайник на горелку, полез в навесной шкаф. Оттуда пахнуло лаврушкой, корицей, гвоздикой. Но лишь пахнуло: упомянутых специй в доме давненько не водилось, запах со времен хозяйствования покойной жены просто въелся в стенки шкафа.
Да и с питьем было не ахти: Кузьма Леонидович обнаружил в надорванном пакетике со слоном на этикетке лишь две-три щепотки индийского чая. Хватит на один заварочный чайник. А после… После ему опять придется «скрести по сусекам», и не более: не занимать же у коллег по кафедре, которые бедствуют точно так же, как он!
Ладно. Есть кое-какие деньжата в заветном конвертике, который он хранит в шифоньере за стопкой выглаженного белья покойной жены и называет по-армейски «эн-зэ». Там — что-то около восьмидесяти тысяч родных «деревянных» — остаток в общем-то скромного гонорара за лекцию в соседнем радиоэлектронном колледже.
Ему повезло: в колледже регулярно заболевает кто-то из преподавателей и его, Кузьму Леонидовича, шеф этого новомодного учебного заведения по старому знакомству приглашает прочесть лекцию в освободившиеся часы. Баранову даже предлагали перейти в штат, но оставить родной авиационный, хоть и переживающий дикий финансовый кризис, он не решился. Посчитал, что такой переход будет предательством по отношению к коллегам, тянущим лямку безденежного преподавания только благодаря институтскому патриотизму. Пока еще он с сослуживцами надеялся на лучшие времена. Пока еще ждал, что государство остепенится, вспомнит о своем научном потенциале, в его рамках — о славном прошлом их вуза, связанных с ним именах известных ученых, авиаконструкторов, летчиков, космонавтов, сообразит, что нельзя разбрасываться интеллектуальной элитой даже в погоне за быстрыми результатами так называемых реформ…
Помимо вышеописанных чувств Кузьму Леонидовича удерживала от принятия предложения возможность регулярно использовать институтскую лабораторию для совершенствования его главного детища — «Бакалавра»: лабораторией этой он распоряжался целиком по своему усмотрению, и работа подходила к концу, а вот будет ли он иметь подобную возможность в колледже — это еще вопрос.
…Воспоминание о «Бакалавре» согрело душу. Баранов, колдуя над чайником, задумчиво улыбнулся. Нет, не зря он в свое время в научных изысканиях сделал ставку на торсионное поле — неведомое, неизученное, неизвестно, существующее ли… Не побоялся смешков скептиков, шепота завистников, угроз прекратить финансирование «явно тупикового проекта» со стороны руководства кафедры… Терпеливое корпение над проектом было вознаграждено. Еще месячишко, и можно будет оформлять патент. Для огромного количества людей с душевными отклонениями, носителей иных болячек наступят лучшие времена. Еще при содействии знакомого спеца в области физиотерапии подшлифовать методологию применения — и… Государство, медицина в котором, как, впрочем, и другие отрасли жизнедеятельности, находится в глубоком кризисе, конечно же не откажется от такой услуги одного из своих башковитых граждан, вознаградит ее адекватно!..
Кузьма Леонидович, взглянув на часы, громко позвал:
— Катюха, встава-ай! Школа по тебе скуча-ает!
Внучка — пятиклассница, оставленная «деду Кузе» на попечение родителями, уехавшими на заработки в Нефтеюганск, что-то промычала из своей комнаты без особого энтузиазма, после чего под ней надсадно заскрипела кушетка. Между тем чай Кузьмой Леонидовичем был заварен, хлеб и колбаса для приготовления бутербродов — порезаны.
— Давай, Катюша, давай! — поторопил Баранов. — Конец года. Ты уж напрягись, милая моя отличница!