Живым некоторое время оставался лишь Студент. Выброшенный взрывной волной на полкилометра в открытое море, он, ничего не понимая, лежал на спине и рефлекторно отплевывал заливавшую лицо соленую воду. Контузия, однако, оказалась непосильной для его мозга. Кровоизлияние погасило последние искорки сознания. Лишь губы успели прошелестеть: «Литер «пэ-э-э…» И тело пошло ко дну.
Ближе к полуночи Джафар позвонил в Москву.
— Яша, дорогой! — радостно приветствовал он абонента. — Почему не приезжаешь отдыхать, слушай? Что?.. Как с погодой? Замечательно, слушай! Хорошая погода, солнечная, море теплое!.. Так что давай, дорогой, приезжай! С женой и дочкой… Ну, до свидания, дорогой, до свидания!..
Яков Тополянский, услыхав условную фразу, довольно потер руки. В волнении походив по офису взад-вперед, остановился у окна и сделал странный жест, будто адресуя его ночному пространству, — ударил ребром левой ладони по локтевому сгибу правой руки, вскинув вверх предплечье со сжатым кулаком.
— Вот тебе нефть южнороссийская, Захарушка! — негромко произнес он и засмеялся. — Вряд ли теперь тебе захочется инвестировать свои капиталы в ту компанию. А если и захочется, то вряд ли удастся!..
ЭПИЛОГ
Игорь Константинович Лагно едва не был арестован отделом собственной безопасности. Его отстоял вовремя вышедший из госпиталя начальник управления Нестеренко. Он знал истинную цену полковнику, его профессиональным и человеческим качествам. На Нестеренко не подействовали уговоры Сазана и наступательные сентенции Самаева: «Он фактически вел частный сыск! За спиной Петра Петровича разработал и осуществил бандитскую акцию — взорвал яхту известного в стране человека! Его подчиненный Горюнов действовал в роли камикадзе!..»
Выслушав все это, Нестеренко вызвал к себе полковника и сказал:
— Вот что, Игорь! На всякий случай напиши мне рапорт обо всем, как оно было, ничего не утаивая. Слышишь? Обо всем, что произошло, начиная со звонка Ларика! А то мне тут такую туфту гонят, аж уши вянут! Рапорт будет моим оружием в защите твоей репутации, если дело зайдет слишком далеко… Надо будет — поеду в Москву к Барбакову.
— Спасибо вам, товарищ генерал, — ответил Лагно. — Рапорт я напишу и на все вопросы отвечу. Понадобится — представлю кое-какие вещественные доказательства того, что для моих действий имелись основания. Только боюсь, доказательства эти мало что реально докажут: есть кассета, но Ларик — за границей; есть дневник, но Студент — погиб; есть изобретенный им прибор, но вряд ли хоть один эксперт сможет идентифицировать его однозначно как орудие умышленного лишения людей жизни. К тому же изымались дневник и прибор оперативным путем…
Даже если пофантазировать и предположить, что в отношении господина Рауха будет заведено хотя бы дело оперативной проверки, то перспективы его вполне определенны: либо оно затухнет, либо, перейдя в разработку, упрется при попытке реализации в юридический тупик. Да и Волосюк не даст развернуться — поднимет на ноги все свои высокие связи… Господин же Хотимский недоступен даже для Аржакова. Поверьте мне, я знаю…
И еще, товарищ генерал. У меня, с учетом Афгана, двадцать три года выслуги. Я принял решение воспользоваться этим.
— Что? На пенсию метишь, боец? — вскинул брови Нестеренко. — Испугался?
— Не то, товарищ генерал, — покачал головой Лагно. — Просто устал. Да и наши управленческие радетели за дисциплину и единоначалие, глядишь, успокоятся. Оно вам нужно — из-за меня нервы себе трепать после болезни? Не хочу я этого…
И Игорь Константинович ушел в отставку. В фирме, которую создал Сергей Горюнов, опыт полковника оценили адекватно, и он занял одну из руководящих должностей, курируя вопросы безопасности.
Претензии к нему со стороны губернатора и родного Управления, занявшегося, наконец, разработкой нескольких версий взрыва «Элины», отпали: во-первых, подействовали доводы и авторитет Нестеренко, а во-вторых, вес позиции Игоря Константиновича придала пришедшая из Москвы официальная бумага за подписью Алексея Аржакова. В письме выражалась благодарность руководству областного УФСБ «за оказанное СБП РФ содействие в проведении оперативного мероприятия государственной важности».
Собственно, этот документ и заткнул рты всем «доброжелателям». Лагно же был глубоко признателен Лунникову и в душе восторженно аплодировал его остроумному ходу.
Существовал и еще один аргумент в пользу Игоря Константиновича — «заключение экстрасенса» о причинах взрыва на яхте, к которому, впрочем, в УФСБ отнеслись довольно скептически. В нем говорилось о кавказце, засевшем на берегу с неким боевым приспособлением в руках, давался его словесный портрет. К участию в злодеянии с вероятностью шестьдесят процентов «привязывались» Борис Мурыжный и его пока не установленная высокая связь в Москве. Надо ли говорить, что этим экстрасенсом являлась Лада Евгеньевна Еркина.