— Алон? — Розовски удивленно поднял брови. — И это он вам рассказал о случайном ограблении?
— Нет, разумеется, — Амос усмехнулся.
— А… — начал было детектив, но вице-президент прервал его жестом, выражающим нетерпение.
— Вы получите все необходимые сведения, — сказал он. — Все, чем располагает полиция, и все, что удалось установить нашим специалистам. Пока не будем отвлекаться на детали, хорошо?
— Согласен, с деталями я разберусь потом, — сказал Розовски. — В конце концов, за детали мне и платят. Тогда такой вопрос: почему вас интересует все это? Насколько я понимаю, банкир был вашим клиентом?
— Именно. Его жизнь застрахована нами на сумму в два миллиона шекелей, — впервые в голосе вице-президента «Байт ле-Ам» появилось ничем не прикрытое раздражение. — Скажу откровенно: я был против этого контракта и сейчас виню себя только за то, что дал президенту уговорить себя.
— А почему против? — спросил Розовски. — У вас были на то основания?
— Да! — мрачным голосом сказал вице-президент. — У этих русских слишком тонка грань между бизнесом и преступлением. Когда русский бизнесмен страхуется от несчастного случая, я ничего не имею против. Когда же он включает в страховку пункт о своей смерти в результате убийства… — Нахшон Михаэли развел руками. — К сожалению, повторяю, я дал себя уговорить. И вот результат.
Розовски присвистнул. С этого момента он стал слушать гораздо внимательнее.
— Минутку, — сказал он. — Пункт о смерти в результате преступления был включен в контракт с самого начала? Или банкир решил внести его несколько позже?
— В том-то и дело, что нет. Он обратился к нам с просьбой о внесении изменений в страховку относительно недавно… — Нахшон Михаэли покосился на секретаря-референта, и та подсказала:
— Четыре месяца назад, в мае.
— Верно, — сказал Михаэли. — Я же говорю: его бизнес явно был не совсем законного характера. Возможно, не сразу, а с какого-то момента. Иначе не возникло бы такой сомнительной просьбы.
— Ну, это как сказать, — заметил Розовски. — В конце концов, существуют террористические акты, уголовные преступления…
— Дорогой господин Розовски, — с обманчивой мягкостью прервал его вице-президент. — Не надо излагать сейчас теорию криминалистики. Так мы никогда не закончим предварительного разговора. Кстати говоря, пункт о террористических актах включается в любой серьезный страховой полис, оформляемый в нашей стране.
— Но сам-то он чем-нибудь мотивировал свою просьбу? Приводил какие-то аргументы? Или нет?
— Он сказал, что по делам компании должен время от времени ездить в Россию и что криминальная обстановка там опасна.
— Он прав, — заметил Розовски. Нахшон Михаэли поморщился.
— Давайте-ка, я расскажу вам все, а там вы уж сами посмотрите, — сказал он. — И, кстати, все дальнейшее подтвердило мои сомнения, а отнюдь не его правоту.
— То есть?
— Банкир погиб не в России, а в Израиле, у себя на вилле, от убийства, весьма грубо замаскированного под самоубийство.
— Тем не менее, — сказал Розовски, — когда я говорил о веских основаниях, я все-таки имел в виду не подозрения и не общее впечатление относительно связи русского бизнеса с преступлениями, а именно серьезные основания… — Он махнул рукой и сам предложил: — Вернемся к страховке.
— Вернемся, — продолжил вице-президент более спокойным тоном. — Итак, мы обязуемся выплатить названную мной сумму в случае несчастного случая или убийства. Но мы не обязаны были платить в случае самоубийства.
— Ага, — Натаниэль улыбнулся. — Поэтому версия самоубийства вас устраивала, а версия убийства — нет. Что ж, вполне естественно.
— Как всяких нормальных людей, нас не может устраивать смерть человека, какова бы ни была ее причина, — строго заметил Нахшон Михаэли. — И я не вижу причин для вашего веселья.
— Извините, это нервное, — поспешно сказал Розовски. — Я очень впечатлительный человек, это мешает мне в работе. Моя мама как-то мне сказала: «Если бы я была такой впечатлительной, я бы вообще не выходила на улицу».
Михаэли с подозрением посмотрел на него. Но лицо детектива уже не выражало никаких эмоций, кроме готовности признать свою неправоту. Вице-президент успокоился.
— Тем не менее я вынужден признать, что вы в чем-то правы, — сказал он сухо, но уже без раздражения. — Когда первоначально нам сообщили, что Розенфельд покончил с собой, — что ж, мы были, естественно, расстроены. Но уже через несколько часов адвокат покойного сообщил, что версия самоубийства не выдерживает никакой критики и полиция склонна считать происшедшее преднамеренным убийством.