— Ничего, кроме отпечатков убитой — никаких следов, — ответил Шимон.
— А на чашках?
— Вообще никаких следов. Стерты. На одной — след губной помады. А у убитой губы ненакрашены. Помаду тоже пытались стереть, ее почти не видно.
— Ясно… — Он снова обратился к Натаниэлю: — Ты говоришь, разговаривал с ней в четверть третьего?
— Да.
Алон обратился к Бен-Шломо:
— Нохум, ты можешь сказать, когда произошло убийство?
Доктор, осматривавший тело убитой, выпрямился и с сожалением покачал головой.
— Почему здесь не работает кондиционер? — с досадой спросил он.
— Ты меня спрашиваешь?
— Да нет, но при этой температуре и влажности очень легко ошибиться. Сейчас я могу сказать только, что смерть наступила между десятью часами и тремя.
— Ничего себе разброс! — Алон посмотрел на Розовски, нахмурился. — Что ж, будем исходить из твоей информации. Позвонила в четверть третьего, ты вошел в номер…
— В двадцать минут четвертого, — подсказал Натаниэль. — Или около того.
— Значит, в четверть третьего она еще была жива. То есть кто-то сюда вошел в течение того часа, что ты добирался, верно? Кто это мог быть?
— Кто угодно, — ответил Розовски. — И никто конкретно. Но впустила она знакомого. Во всяком случае, некоторое время они беседовали, — он кивнул в сторону столика. — Видишь, даже успели выпить чаю.
— Да, верно. Хотя это могло произойти раньше.
— Могло, — согласился Розовски.
— Шеф, в сумке документы, — сказал Дани.
— Покажи, — инспектор раскрыл папку, быстро, но внимательно перелистал документы. — Ты знаешь, что это? — спросил он Натаниэля.
Розовски заглянул в папку.
— Обычные документы репатрианта, — ответил он. — Джентльменский набор. Свидетельство о рождении, свидетельство о браке, о разводе, о смене фамилии.
— А вот это? — Ронен показал на пожелтевший ветхий листок с обтрепанными краями. — Какая-то архивная бумажка. Что это?
Натаниэль усмехнулся.
— Очень важная бумажка, — сказал он. — Видимо, ей пришлось подтверждать свое еврейское происхождение. Справка из Архива МВД. Выдана в 1946 году, сразу после войны.
— Ясно, — инспектор Алон закрыл папку. — Разберемся в Управлении… Получается так, что некто вошел, прямо от порога выстрелил в нее и тут же ушел… Какие выводы можно сделать из этого?
— Он должен был ее знать. Прямо с порога в незнакомого человека не выстрелишь. И потом, вовсе не с порога. Он вошел в комнату.
— Можно просто запомнить по фотографии, — возразил Ронен.
— Тоже верно. Во всяком случае, он должен был точно знать, что Соколова в номере одна.
— Возможно… — Ронен поднялся. — Пойду, побеседую с портье. Составишь компанию?
— Если хочешь. Только учти: я с ним уже разговаривал.
— Когда?
— Прежде чем подняться в номер.
— Зачем?
— Хотел немного ознакомиться с ситуацией. Я ведь не был знаком с ней, — он кивнул в сторону кровати.
— И что же?
— У Соколовой сегодня был посетитель, если верить портье — только один. Он ушел значительно раньше — в половине одиннадцатого.
— И больше никого не было?
— Портье больше никого не видел. Но это достаточно условные показания.
— Что значит — условные?
— То и значит. У них сегодня прием пассажиров из «Бен-Гуриона». С самого утра. Он так мне и сказал: «Если меня не спрашивали о жильце, я не могу помнить точно, был посетитель или нет».
— Ты что, допрашивал его? — хмуро спросил Алон.
— Бог с тобой, нет, конечно. Так… поболтали немного.
Инспектор задумался.
— Так, — сказал он. — Все равно, я должен допросить его. Дани, — обратился он к одному из полицейских. — Опроси соседей. И вызови санитаров, пусть забирают тело… Не может быть, чтобы никто не слышал выстрела.
— Стрелять могли из пистолета с глушителем, — заметил Розовски.
— Тут очень тонкие стены, — возразил Алон. — Даже выстрел из пистолета с глушителем мог быть слышен. Нам важно знать, когда именно произошло убийство.
Розовски покачал головой.
— Ты прислушайся, Ронен.
— А в чем дело?
— Послушай, послушай.
Они на мгновение замолчали Из-за стен доносились многоголосые крики, детский смех, грохот передвигаемой мебели.
— Как думаешь, в этом балагане можно что-нибудь услышать?
— Н-да-а… — протянул Алон. — Ты прав. Устроили из отеля какой-то лагерь для перемещенных.
— Или, вернее, центр абсорбции… Что ты хочешь, — сказал Натаниэль, — восемьдесят тысяч репатриантов иэ одной России. Недавно поставили рекорд: около восьмисот за один день! В Хайфу пришел паром. А сколько будет еще? Министерство строительства уже воет.