Натаниэль усмехнулся. Видимо, банкир Ари Розенфельд был весьма сентиментальным человеком. Это как-то не очень вязалось со сложившимся стереотипом современного банкира: жесткого, энергичного и сухого человека. Впрочем, жизнь то и дело ломает стереотипы.
«…Что бы ни случилось, знай: я любил и люблю тебя…»
Портрет мог оказаться и неким знаком, принятым между влюбленными. Или еще чем-то.
Натаниэль отложил письмо и принялся внимательно разглядывать портрет. Солнце уже взошло довольно высоко, так что свет настольной лампы не помогал, а больше мешал. Он щелкнул выключателем. Портрет как портрет, ничего особенного. Скорее всего, дань каким-то сентиментальным воспоминаниям юности. Нужно будет позвонить Алону, извиниться и занести портрет. Но — потом, потом, когда дело будет окончено. А пока…
Натаниэль отложил портрет и письмо и прошлепал на кухню — готовить себе завтрак.
Несмотря на ранний час, улица Рамбам была полна народу Натаниэль Розовски прогулочным шагом двигался по тротуару от Алленби, изредка вынужденно замедляя движение. На углу он остановился и некоторое время молча наблюдал за работой уличного художника. Описание покойного Розенфельда отличалось точностью — действительно, типичный постаревший хиппи. Хвост на макушке, прожженная в нескольких местах майка, вылинявшие ободранные джинсы. Золотая серьга в ухе. Но движения, которыми он набрасывал портрет женщины, сидевшей напротив на раскладном стульчике, были уверенными и профессиональными.
— Привет, Яша, — сказал Розовски.
— Натан? Привет, привет, — Яаков Левин скупо улыбнулся детективу и снова опустил взгляд на планшет. Средних лет туристка, позировавшая художнику, с неодобрением посмотрела на типа, мешающего столь важному делу.
— Excuse me, miss, — Натаниэль галантно поклонился. — Я не хотел вам мешать, но долг службы… — он развел руками с огорченным видом. — Этот экзотический джентльмен подозревается в попытке изнасилования, и я вынужден… — Знания английского вполне хватило ему для построения столь витиеватой фразы.
Туристка подскочила, словно ужаленная, и растворилась в толпе гуляющих.
Левин замер с поднятым карандашом и озадаченно осмотрелся.
— Что это с ней?
Розовски меланхолично пожал плечами.
— Следует изучать иностранные языки, друг мой. Тем более что ты имеешь дело с иностранцами. А ведь в школе, в Москве, много лет назад, ты, безусловно, учил иностранный.
Яаков подозрительно посмотрел на детектива.
— Я учил немецкий.
— Ну, извини, — Розовски развел руками. — Ошибка вышла.
— Что это ты ей сказал? — спросил художник воинственным тоном. — Ну-ка, выкладывай! — Он выпрямился во весь свой двухметровый рост и угрожающе навис над казавшимся миниатюрным Натаниэлем. — Говори, фараон чертов!
— Тихо, тихо, — зашептал Розовски, виновато улыбаясь. — Что ты расшумелся? Ты мне срочно нужен. Как бы я ее сплавил, если она пялилась на тебя томными глазами? Ну, сказал, что полиция подозревает тебя в изнасиловании семидесятилетней старухи. С отягчающими вину обстоятельствами.
Яаков немного подумал и вдруг расхохотался.
— Уверен, что ты ее не испугал, — произнес он, вытирая выступившие слезы. — Просто она решила, что ты записал и ее в старухи. И оскорбилась. Ладно, черт с тобой. Поставь банку пива в качестве компенсации.
— Хоть две, — облегченно вздохнув, сказал Розовски. — А если ответишь на мой вопрос — куплю тебе пак пива, — он раскрыл папку и показал Яакову портрет Ари Розенфельда. — Это твоя работа?
— Моя, — ответил художник. — Вот, в углу, подпись, — он показал. — Видишь?
— Ты можешь вспомнить, когда рисовал этот портрет?
— А что тут вспоминать? — спросил в свою очередь Левин. — Вот же дата, ослеп, что ли?
Розовски шепотом выругался. В этом деле он все больше и больше проявлял какую-то просто фантастическую рассеянность. Действительно, сейчас, когда Яаков ткнул пальцем в рисунок, он и сам заметил четкие мелкие цифры в верхнем углу рисунка. За месяц до смерти банкир позировал уличному художнику для портрета.
— Неси пак пива, — напомнил Левин.
— Принесу, не беспокойся… Ты хорошо помнишь тот день?
— Нормально. День как день.
— Ну, может быть, что-нибудь необычное? Я имею в виду — в поведении этого господина.
Левин почесал бороду.
— Ч-черт его… Ты лучше скажи, что именно тебя интересует?