— Очень интересно. Тебя выгнали из офиса, Натан? И нужна моя помощь?
Розовски не принял шутливого тона.
— Габриэль Гольдберг, работавший до недавнего времени стажером в моем агентстве, желает тебе что-то сказать. Это официальное заявление, — и сдержанно кивнул Габи.
Габи поднялся.
— Я хочу признаться в убийстве Ари Розенфельда и Шмуэля Брой-дера. Готов дать показания представителям полиции и предстать перед судом. — Произнося эти слова голосом, лишенным какой бы то ни было эмоциональной окраски, он смотрел не на инспектора, а на Натаниэля.
Ронен Алон медленно прошел к дивану, сел. Некоторое время смотрел на Габи. Перевел взгляд на Натаниэля, потом на Маркина.
— Очень интересно, — сказал он.
— Предупреждаю заранее, — заметил Натаниэль. — Никакого давления с нашей стороны на Габи оказано не было. Верно, Габи?
Гольдберг подтвердил.
— Более того, — продолжал Натаниэль, — у меня и в мыслях не было подозревать собственного сотрудника… бывшего сотрудника, — поправился он, — так что все это можно рассматривать как чистосердечное признание в чистом виде. Как в учебнике по криминалистике.
— Ну да… — с сомнением протянул Алон. — А что же так? — спросил он у Гольдберга. — Совесть замучила?
Снова вмешался Розовски.
— Думаю, ты поймешь из показаний.
— Ладно, — произнес инспектор. — Что ж, пойдем. Отвезу тебя в Управление… Я даже не прихватил наручников. Будем надеяться, что они не понадобятся.
— Можешь не сомневаться… — подтвердил Розовски. — Кстати, окажи старому приятелю услугу.
— Какую? — подозрительно спросил Алон.
— Алексу сегодня какой-то тип помял машину. И смылся. Номер мы успели записать. Узнай в Управлении — чья машина. Вот номер, — он протянул инспектору бумажку. Тот посмотрел, прочитал:
— Тридцать семь четыреста пятьдесят один двести.
— Белый «Ситроен», — добавил Маркин.
— Хорошо, — сказал инспектор. — Позвони завтра. Постараюсь узнать.
— Что скажешь, Алекс? — спросил Натаниэль после того, как Габи в сопровождении инспектора Алона покинул его квартиру.
— А что бы ты хотел услышать? — угрюмо спросил Маркин. — Если о расследовании, то я ведь ничего не знаю и ничего не могу сказать. А вообще-то — противно.
— Да… — Розовски сел в кресло, устало протер глаза. — Подумать только — они ровесники.
— Кто?
— Габи и мой Йосеф… — Он посмотрел на фотографию сына, стоявшую на книжном шкафу. — Ты прав, Алекс, паршивое состояние. Наш сотрудник оказывается преступником. А ведь мы как будто были друзьями. Ну, не друзьями, но, во всяком случае, я к нему хорошо относился… — Розовски налил рюмку, выпил, сморщился. — Какая гадость эти французские коньяки. Парфюмерия с большими амбициями… Что это мне взбрело в голову попросить у Давида именно коньяк? Уж лучше бы водки привез. — Он повертел в руке пачку «Данхилла», с легким раздражением бросил ее на стол. — И сигареты — гадость.
— Да, Натаниэль, я вижу — ты совсем скис, — заметил Маркин. — Неужели ты и в полиции был таким же?
— Каким? Сентиментальным болваном? Говорят, что да, — хмуро ответил Розовски. — У меня всегда было паршивое настроение после окончания дела. Понимаешь, в начале расследования жалеешь жертву. Но потом начинаешь жалеть… вернее, сочувствовать преступнику.
— Ну-ну, — Алекс покачал головой. — Это ты, пожалуй, загнул.
— Почему? Ты пей, Алекс, пей, не смотри на меня. Я сейчас тоже выпью. А насчет сочувствия… Я тебе хочу сказать, — задумчиво произнес Розовски, — что жертвы для нас, в большинстве случаев, абстрактные фигуры. Мы их не знаем. Нам известен обычно только сам факт преступления против них. А преступников мы вычисляем, пытаемся понять их психологию, их мысли, мотивы их поступков. И они становятся нам ближе. Даже кобелистые мужья, за которыми мы следим время от времени, даже подростки, бегающие по массажным кабинетам тайком от мамаш… — Он замолчал. Потом добавил: — А может быть, причина в том, что каждый из нас — потенциальный преступник.
— Поэтому ты и позволил ему сделать добровольное признание? Ты фактически предоставил ему возможность уйти от ответственности, — сказал Маркин загробным голосом.
— Да глупости, — Натаниэль поморщился. — Он получит то, что заслужил.
— После «сделки с правосудием»?
— Неважно. Я же говорю — то, что заслужил. А я не считаю его преступником номер один во всей этой истории. Ясно? Я уверен в этом.
— Откуда такая уверенность? — хмуро спросил Маркин.
Розовски пожал плечами.