Я набрал номер комиссара и немедленно услышал:
— Бутлер.
— Роман, — сказал я, сообщив голосу интонации беспредельного раздумья, — это пятнышко… на шее или под лопаткой, я сейчас не об этом. Если яд ввели с помощью укола, должна была быть игла, верно? Шприц или что-нибудь в таком роде… Вы искали?
— Естественно, — отозвался Роман. — И то, что ты спрашиваешь об этом только сейчас, свидетельствует о твоей усталости больше, чем твои жалобы. Укол был сделан при помощи тонкой иглы. Ничего подобного мы не нашли ни в складках платья, ни в кресле… в общем, нигде. Убийца унес иглу с собой.
— Убийца… Призрак?
— Думай, Павел, думай, — сказал Роман. — Какие призраки? Женщину убили на твоих глазах…
— Мои глаза были закрыты, — пробормотал я.
— Так раскрой их хотя бы сейчас. Думай, Павел…
Убийца
Корпус исторического факультета всегда казался мне потрепанным старикашкой по сравнению с молодцеватыми зданиями соседних факультетов социологии и медицины. Здания были, вообще говоря, однотипны, но выходящая на северную сторону стена исторического успела странным образом облупиться и выглядела гораздо старше своих тридцати юношеских лет.
Мне показалось, что за неделю моего отсутствия стена облупилась еще больше и постарела на тысячелетие, достигнув почтенного возраста брошенного на съедение ветрам обломка камня со стершейся надписью на старом греческом. Камень лежал перед входом на небольшом постаменте и должен был символизировать смутное течение исторического времени. На меня камень действовал подобно выключателю: заходя в здание, я бросал взгляд на едва различимую надпись, что-то переключалось в мозгах из состояния OFF в состояние ON, и я начинал ощущать себя иным человеком — человеком вне времени. При выходе я опять бросал взгляд на камень, и надпись переключала мое сознание, возвращая к повседневной жизни.
Но, видимо, что-то в моем сознании сегодня было не в порядке, потому что ни камень у входа, ни даже три новых препринта, обнаруженных в стопке полученной за неделю корреспонденции, не смогли отвлечь от мыслей об Айше Ступник. Одна часть моего сознания, поступая независимо, заставила меня в течение получаса излагать коллегам свои французские впечатления, показывать доктору Сильвии Бальцан мой квазианглийский текст, а затем готовить для отправки компьютерную версию моего сообщения. Вторая часть сознания полагала все это суетой и пыталась тщательно в сто тридцать пятый раз вспомнить бедную Айшу Ступник, тоже уже ставшую частью истории еврейского народа.
Мне даже начало казаться, что я видел госпожу Ступник на каких-то заседаниях конференции, что было полной ерундой и помутнением рассудка — подсознание показывало мне эту женщину, стоявшей рядом с профессором Абер-нетти из Римского университета и поддерживавшей его за острый локоток. Будь это на самом деле, профессор немедленно помер бы, поскольку сторонился женщин, как огня, и это известно было всем его коллегам.
Что-то происходило со мной — я не мог управлять собственным воображением.
В библиотеке, куда я отправился, чтобы проглядеть новые номера журналов, меня ожидал еще один неприятный сюрприз. В зале поступлений сидел, уперевшись коленями в стол, господин Арнольд Люкимсон, специалист по оккультным наукам. Он увидел меня, когда я входил в зал, а мои серые клеточки, пребывавшие сегодня в заторможенном состоянии, не успели вовремя развернуть тело и направить его в сторону книжных рядов.
Вообще говоря, Люкимсон был безобидным малым, он приехал из Питера года четыре назад и в Израиле промышлял «оптимизацией кармы». Если говорить по-простому, он выяснял, кем были его клиенты в прежних жизнях и, воздействуя на биополя, выстраивал новые судьбы так, чтобы они не противоречили истинным сущностям. В общем, если в прежней жизни ты был рабом, то не фига тебе сейчас пытаться стать рафинированным интеллигентом. Библиотеку истфака господин Люкимсон начал посещать месяцев семь-восемь назад, видимо, для того, чтобы иметь верное представление о тех эпохах, в которых обитали его клиенты в прежних своих воплощениях. Назвать Люкимсона шарлатаном я не мог — он действительно старался. Но и разговаривать с ним сил не было, вопросы он обычно задавал вполне идиотские, а ответы выслушивал с видом римского патриция, которому раб доложил о том, что нечистоты из выгребной ямы перелились через край и грозят затопить атриум.
Я кивнул в ответ на вежливое приветствие и направился к своему столу, прихватив с полки номер «Трудов Королевского исторического общества». Думал я, впрочем, о том, как отделаться от Люкимсона, когда он (это было совершенно очевидно) задаст свой любимый вопрос о воплощениях душ исторических деятелей.