— Для этого не надо быть даже доктором Ватсоном. Ваш пес не считает вас хозяином, это сразу видно. Значит, вы им не занимаетесь. А не занимаетесь, потому что якобы некогда. На самом же деле — потому что не любите. Так?
— Вы проницательны, как Шерлок Холмс.
А эта Розалия Леопольдовна явно не дура. Только вот одевается невпопад. И белые лосины, и мохеровая кофта укрупняют ее и без того пышные формы. С другой стороны, прогулка с собакой — не прием в посольстве…
— И это тоже весьма кстати — нисколько не осудила Роза Геннадия Азаровича за непростительную, с точки зрения Фаины, нелюбовь к животным. — Хотите, устрою вам и вашему псу приличный заработок?
— Приличный заработок дают сейчас только финансовые махинации и контрабанда алкоголя. А я, к сожалению, отношусь к законопослушной части населения.
— Вот именно, что к сожалению!
Роза распутала перехлестнувшиеся поводки, оттянула свою суку от рвущегося к ней Фая.
— Однако в данном случае вы будете перед законом чисты. Разве что налоговая инспекция на вас немножко обидится. Но организаторы этого бизнеса умеют хранить тайну; вы, судя по всему, тоже. Мне продолжать? — со значением спросила госпожа Сидорова. Да, ей вполне шло это обращение — госпожа. Теперь она смотрела на Безменова как на дворнягу, которую по доброте душевной собралась накормить.
Это даже интересно. Что дает ей основание так надменно относиться к незнакомым — а значит, и ко всем — людям? Может, ее муж — министр? Или, бери выше, крупный бизнесмен?
— Торжественно обещаю никому и никогда не рассказывать то, что сейчас от вас услышу! Под салютом всех вождей! — вскинул над головой руку Безменов.
— Даже собственное жене! — подсказала Роза.
— Тем более собственной жене!
— Между прочим, это довольно серьезно. Вы зря надо мною подсмеиваетесь.
— Серьезно — это сколько? И за что?
— От пятисот баксов и выше за каждый выигранный бой. За участие, конечно, меньше. Но на нового бракованного «бульку» хватит.
— Собачьи бои, значит?
— Из вашего… Фая, кажется?
— Полное имя — Файтер. В переводе — боец, истребитель.
— Из вашего Файтера получится отличный бойцовый пес. Уж я-то вижу. Через неделю как раз начнутся отборочные схватки. И если ваш питомец выйдет в финал… Там ставки — не менее двух тысяч баксов. Ну, согласны?
— Вот так, сразу? Собаку… жалко все-таки. Живая тварь…
Две тысячи — это много, очень много. Можно будет купить хороший компьютер и вести расчеты не только на работе, но и дома. Запустить программу на всю ночь — и пусть «Пентиум» потеет. Тогда уже через пару месяцев можно будет напылить настоящие, кондиционные зеркала…
Геннадий Азарович перехватил поводок покороче, наклонился над Фаем, сделал то, что делал очень редко: почесал пса за ухом. Фай блаженно прикрыл глаза и даже к суке перестал рваться.
— Собаки всю жизнь дерутся, — пожала пухлыми плечами Роза, — это их способ жизни. И в отборочных схватках вам ничего не грозит. Ну, покусают немножко… Это в финале бой до победного. Но у вас уже будет тысяча баксов в кармане, хватит на нового пса.
Безменов, решивший было наотрез отказаться, заколебался.
За тысячу баксов тоже можно купить компьютер. Правда, медленный и с короткой памятью, но все же…
— А как с вами связаться, если что?
— Я сама позвоню. Назову только место и время, а вы уж сами решайте, будет вам пес по-настоящему служить или только даром харчи переводить.
Возле ближайшей к «собачьей» дорожке девятиэтажки остановилась черная иномарка, просигналила протяжно и требовательно.
— Ну, мне пора, заторопилась госпожа Сидорова. — Быстренько говорите свои телефоны… И никому ни слова! — напомнила она, внося продиктованные Безменовым цифры в электронную записную книжку. Геннадий Азарович о такой и мечтать не смел.
Придержав рвущегося за сукой пса, Геннадий Азарович дождался, пока Фай успокоится и, отпустив его на длинный поводок, включил приемничек.
Кажется, поэт все еще продолжал читать свое стихотворение:
«Умерли все: Языков, Ясперс, Я-бу-бу, Я-бу-га, Я-зи-зи… — бубнил он что-то нечленораздельное, а потом начал и вовсе подвывать: Я-о-у… Я-э-о… Я-у-ю… Остался я один. Только я остался!» — неожиданно подвел он черту.
Ведущий передачи тоненько заржал. И лишь после этого до Безменова дошел смысл стихотворения.
Ага, значит, все выдающиеся люди умерли. Остался один Крыгов, о чем он громогласно и заявляет. И ведущему это кажется чрезвычайно остроумным. А мне? Почему мне-то не смешно? Неужели действительно, как говорит Ромка, я «устарел»?