— Тогда зачем зря тренироваться? — вконец запутался Ромка.
Он тоже начал приседать. Получалось у него довольно неуклюже. Неспортивным был Роман, совсем неспортивным.
— Разве я сказал, что боя следует избегать любой ценой?
— Нет. Но…
Теперь Ромка только делал вид, что приседает.
— Если устал — отдохни, — разрешил Геннадий Аза-рович. — Иногда бой все-таки приходится принимать.
Чтобы не предать друга, чтобы остановить какого-нибудь подонка, да просто защитить свою жену и детей. И мужчина должен быть готов к этому в любую минуту. А чтобы быть готовым, надо тренироваться! Теперь понятно?
— Понятно… — вздохнул Ромка и тут же лукаво улыбнулся. — Когда стану мужчиной — тогда и буду каждое утро бегать на зарядку. А пока я еще маленький.
Геннадий Азарович укоризненно покачал головой.
— И когда ты повзрослеешь?
— Ну… В следующем году, — пообещал Ромка. — Между прочим, я из-за твоей зарядки не высыпаюсь. Ты хочешь, чтобы я на каникулах хорошо отдохнул, или нет?
— Хочу, — перестал улыбаться Безменов. И будить по утрам сына перестал. Он ведь и сам начал регулярно заниматься только года через два после дембеля, когда обнаружил, что может подтянуться на перекладине не пятнадцать раз, как раньше, а только одиннадцать. До физкультуры — как и до всякой другой культуры — нужно дозреть, дорасти.
Но через год он непременно сделает еще одну попытку приобщить Ромку. Даже в неблагодатную почву стоит бросать зерна — хоть одно из них когда-нибудь да прорастет.
Остановив стрелку, Геннадий Азарович заставил вращаться ее в противоположную сторону. Один оборот, второй, третий… Повторяемость результатов была стопроцентной, какой и должна быть в любом солидном научном исследовании. Но скептики, конечно, не поверят, что он поворачивает стрелку силой мысли, выделенной и приумноженной пси-резонатором. Начнут искать спрятанные магниты, подозревать в тайных манипуляциях электрическими токами… Эксперименты должны быть более чистыми. Как там проверяли Кулагину? Из-под стеклянной полусферы откачивали воздух, она под этим колпаком дистанционно что-то перекатывала или передвигала, причем совершенно немагнитное…
Геннадий Азарович отыскал в секретере карандаш, обыкновенный шестигранный «конструктор», положил его на полированную поверхность стола. Сел в свое любимое кресло, уперся в карандаш взглядом, почти физически ощущая и свой взгляд, и преградившую ему путь покрытую блестящей желтой краской грань.
Ну же, ну… Перекатись! Перекатись! Нужно было круглый для начала взять. Не отвлекаться… Перекатись! Хоть на одну грань — перекатись!
Карандаш, дрогнув, чуть заметно повернулся. Только не вокруг продольной оси, как хотел Безменов, а относительно поперечной, подобно стрелке компаса. Геннадий Азарович, мигом сообразив, что это сказались остаточные явления предыдущего эксперимента (этот феномен, кстати, нужно будет исследовать отдельно), изменил «вектор взгляда». Карандаш нехотя повернулся почти на девяносто градусов. Но дальше — ни в какую!
Оказалось, карандаш уперся в высохшую каплю клея. Безменов передвинул его на другое, идеально чистое место, сосредоточил взгляд… В ногу что-то ткнулось, раз и Другой.
А, чтоб тебя!
Это был Файтер. Он уже отдохнул от предыдущего учебного боя и хотел гулять. Но никто из домочадцев этого желания с ним не разделял. Привыкли, что собакой теперь в основном занимается папа. А бультерьеры — народ упрямый, особенно кобели. Теперь Фай будет тереться головой о брюки, хватать за них зубами, повизгивать до тех пор, пока…
— Пошел вон! Такой эксперимент сорвал! — выругался раздосадованный Геннадий Азарович.
Пес, поджав хвост, бросился прочь.
— Тьфу, скаженный! — разозлилась на него входившая в кабинет-гостиную-спальню Фаина. — Чуть с ног не сбил! Ты послушай, что пишут! На Центральном рынке ночью собаки опять покусали человека! И не просто покусали, а — загрызли до смерти! Его привезли в реанимацию, но спасти не удалось. Семнадцатилетнего парня!
— Я уже слышал эту историю. Клавдия Степановна, хозяйка двух овчарок, рассказывала.
— Неужели сторожам опять сойдет это с рук?