— В романах — да, — сказал бригадир. — Причем в тех случаях, если у преступления есть ясный мотив, — это резко ограничивает круг подозреваемых. И если негодяй хотя бы раз побывал в полиции, и в архиве есть отпечатки его пальцев… Здесь — ничего.
— Послушайте, бригадир, — сказал, высовываясь из-за плеча Менотти, перворазрядник Эцио Дара, — мы стараемся обходиться малыми жертвами, но партия уже вошла в миттельшпиль, и, как бы мы ни сопротивлялись, на каком-то ходу может оказаться неизбежной потеря ферзя. Как по-вашему, кто в Анконе может быть ферзем?
Тати посмотрел на шахматиста мутным взглядом и пошел из комнаты. Он прекрасно понимал, кто в Анконе может быть ферзем, если роль ладьи сыграл заместитель мэра. С самим мэром Тати не разговаривал уже три недели, после того, как на одном из первых совещаний тот в ультимативной форме потребовал у бригадира карабинеров прекратить убийства. Тати тогда взорвался и в не менее ультимативной форме потребовал у городского начальства не совать нос в дела полиции, иначе…
Что, собственно, иначе, не было ясно никому, но с того дня мэр демонстративно не давал о себе знать, а для получения информации о ходе расследования назначил секретаря по связям с органами охраны правопорядка. Штат мэрии и без того был безбожно раздут, а тут еще одна синекура… Ну и черт с ним, думал Тати, вот проиграем ферзя и выберем другого мэра.
Конечно, на самом деле бригадир вовсе не хотел этого.
Рано утром 27 февраля бригадира разбудил телефонный звонок. Опубликованный вчера ход белых, вообще говоря, не предвещал опасности, к тому же центральная пешка неожиданно даже для Менотти грозила пройти в ферзи, но кто знал, в конце-то концов, истинную силу игры этого сумасшедшего? В общем, Тати поднял трубку, заранее перекрестившись.
— Пожалуй, бригадир, — гнусавым голосом сказал следователь Бергонци, — мы несколько продвинулись в этом проклятом деле. Если вы сейчас приедете, то сможете организовать операцию.
Бригадир явился в участок через восемь минут.
Следственная группа заняла самый большой кабинет, где обычно проводились совещания. Трое следователей дымили, как отошедшие в предание паровозы, и бригадир, который на дух не выносил табака, закашлялся и начал протирать заслезившиеся глаза.
— Окна хотя бы открыли! — воскликнул он.
— В такой мороз? — удивился Цербини. На улице было десять градусов тепла, кстати говоря, и бригадир даже не надел куртки.
— Смотрите, — сказал Бергонци, — вот протоколы допросов восемнадцати человек. Всего, да будет вам известно, по состоянию на вчерашний вечер, мы допросили триста сорок девять свидетелей, некоторых — по два и даже три раза. Все сведения сопоставлялись друг с другом, я даже привлек к делу компьютерный многофакторный анализ для выявления повторяющихся событий.
Сволочь, подумал бригадир, умника из себя корчит, а сам в компьютерах ни уха ни рыла, все ему делает Цербини, который действительно заканчивал в Риме Политехнический колледж, прежде чем идти на юридический.
— Так вот, — продолжал Бергонци, — тот парень с усиками, которого мы искали столько времени, — химера, его не существует. На самом деле, согласно всему комплексу показаний, говорить нужно о мужчине лет сорока пяти, лысоватом, чуть выше среднего роста. Очень типичная наружность, настолько типичная, что на таких людей обычно не обращают внимания. Смотрите, в первый раз он был одет в форму карабинера и потому свидетели о нем вообще не упомянули. Если бы вы знали, сколько пришлось потратить усилий, чтобы выколотить показания! Спрашиваешь одно и то же сто раз, и свидетель перечисляет одних и тех же лиц. «Точно ли, что больше никого поблизости не было? — спрашиваю. — Например, почтальона, сапожника, который обычно сидит в будке на углу… Кого угодно, пусть даже приблудной собаки, на которую не обращаешь внимания!» На сто первый раз вспоминают: «Ах, господин следователь, там же еще карабинер проходил, такой плотный мужчина лет сорока пяти…» — «Почему сразу не сказали?» — «Так вы про карабинеров не спрашивали…»
— Ясно, ясно, — перебил следователя бригадир. — Что говорят остальные?
— Второй раз этот человек был на месте происшествия в грязном костюме мусорщика. За несколько домов от того, где был обнаружен труп Сесто Брускантини, стояла мусоровоз-ка, и потому мусорщик как бы вписался в пейзаж, став его столь же неотъемлемой частью, как фонтанчик на углу. Никто внимания не обратил… В третий раз этот человек действительно был почтальоном, его видели по крайней мере три свидетеля, не посчитавших нужным упомянуть это обстоятельство. Эти остолопы уверяли меня, что у дома, из которого стреляли в банкира, не было ни одной живой души. А почтальон? Так он же только раскладывал корреспонденцию! Нет, вы подумайте, какова тупость!