Глава восьмая
Глубокое волнение, царившее в комнате, ничуть не уменьшилось оттого, что на сцене появилась, наконец, Виви Анн, вся в белом, тоненькая, как штришок мела. Ее темные волосы были уложены и своевольная челка прикрывала лоб. Она ребячливо присела перед старым юристом.
— А, добрый день! Как, вы, господин адвокат, здесь, в Рон-сте? Хедвиг как раз упоминала о том, что необходимо сообщить о случившемся нашему адвокату. Но это — явно излишне…
Турвальд, выбравшись из кресла, быстро сказал:
— Адвокат Хеймерсон всего лишь минуту назад узнал, что твоя мать умерла. Он ехал к ней, чтобы помочь изменить завещание.
Будущая наследница удивленно вытаращила глаза.
— Боже мой! Значит, на этот раз она приняла решение всерьез!
Заметив Кристера, она представилась ему, понятия не имея, ни кто он такой, ни как его зовут. Протянув руку за сигаретой, она нервно продолжала:
— В субботу мы поссорились. Это была отвратительная ссора, которая закончилась тем, что мама пригрозила лишить меня наследства. А я сказала, что, надеюсь, это всерьез, так как тогда я избавлюсь от каких-либо чувств благодарности и уйду от нее с чистой совестью. Но я никогда бы не подумала, что она осуществит свою угрозу. Она все лето бряцала этой угрозой, как оружием, и…
— Простите меня, фрекен Ренман, — вмешался адвокат и скрипучим голосом добавил: — Если кто-либо утверждает, что абсолютно лишает свое единственное дитя наследства — то это лишь мелодраматическое преувеличение, не имеющее ни малейшего юридического значения. Фру Ренман могла урезать наполовину вашу долю наследства, но никогда не могла бы отнять ту его часть, которая причитается вам по закону. И я уверен, что фру Ренман была осведомлена об этом.
— Да, — возбужденно повторила девушка, — она что-то кричала, что лишит меня наследства, мол, она пустит деньги на пожертвования, спекуляции, на худой конец, швырнет их в Разбойничье озеро куда охотней, чем отдаст мне и Турвальду…
При одной лишь мысли о материнском гневе она задрожала так, что снова выронила зажженную сигарету, и пока Турвальд поднимал ее и бережно усаживал девушку на диван, Кристер Вийк спокойно и безо всяких возражений с чьей-либо стороны взял инициативу в свои руки.
— Давайте выясним все вопросы, — трезво, по-деловому предложил он. — В какое время в субботу у вас, фрекен Ренман, произошло столкновение с фру Ренман?
Ее темно-карие глаза стали огромными от едва сдерживаемой истерики, но она, овладев собой, послушно ответила:
— Где-то до полудня. Пожалуй, в одиннадцать или в двенадцать часов. Во всяком случае, до ланча, потому что мы едим в половине первого, а я сбежала, не поев.
— А когда Адель Ренман позвонила вам, господин адвокат?
— В тот же день. Как раз перед тем, как я в час дня уходил из конторы.
— Что она сказала?
Адвокат Хеймерсон, казалось, взвешивал, насколько ему следует быть откровенным. В конце концов, повернувшись к Виви Анн, он официально спросил:
— Согласны ли вы, фрекен Ренман, чтобы я рассказал все, что могу рассказать?
Тесно прижавшись к Турвальду, она кивнула:
— Да, разумеется.
Выразительно откашлявшись, адвокат сказал:
— Фру Ренман позвонила мне в состоянии чрезвычайного волнения. Она пожелала, чтоб я как можно скорее явился к ней, захватив ныне действующее завещание, чтобы мы вместе составили новое. Я позволил себе задать тактичный вопрос, серьезно ли то, что произошло. «Мое семейство сводит меня с ума, господин адвокат, — заявила она, — но я позабочусь о том, чтоб оно получило как можно меньше денег, с таким трудом и в поте лица заработанных Карлом Понтусом». Сделанное фру Ренман заявление вообще-то было ошибочным, так как скопил это состояние своим трудом никоим образом не покойный супруг фру Ренман, а ее отец, старик-управляющий Ренман.
— А вы уверены, — спросил Кристер, — что она сказала «мое семейство», а не «моя дочь»?
— Абсолютно уверен!
— Можете ли вы в общих чертах сообщить содержание того завещания, которое она решила изменить?
— По этому завещанию двести тысяч крон наличными получает фрекен Хедвиг Гуннарсон, остальное переходит к ее дочери.
— Наличными? Означает ли это?..
— Это означает, что налог на наследство и налог на имущество, оставшееся после смерти фру Ренман, оплачивается из наследства покойной, так что фрекен Гуннарсон получает свои двести тысяч чистыми.
— А сколько остается после этого фрекен Ренман?
— Так сразу я точно определить не могу. Но речь идет о сумме, составляющей примерно два миллиона крон. Хотя, само собой разумеется, издержки на налоги будут неслыханно велики.