Я стала думать об отношениях моих новых знакомых друг с другом, а Мета принялась запросто болтать с ними.
— Как называется озеро?
— Разбойничье.
— Фу! Что за название! — Мета подозрительно поглядела на гладкую поверхность воды.
— Жуткое, не правда ли? — сказала Хедвиг Гуннарсон. Ее лицо показалось мне открытым и симпатичным. — Когда я была маленькая, то воображала, будто это озеро — живой человек, грабитель, который подкарауливает нас, чтобы обокрасть, oipa-бить. Когда у нас что-нибудь пропадало, я думала: «Это украл Ронарен».
— А вы, фрекен Гуннарсон, всегда жили здесь?
— В общем, да. Я родилась в большой крестьянской усадьбе, вон там, на восточной стороне озера. Она до сих пор принадлежит моему брату. А сама я живу теперь со старшей сестрой, вдовой. Ее зовут Адель Ренман. Зиму мы проводим в Стокгольме, а летом живем в ее вилле, которая находится между усадьбой Роиста и домом тети Отти.
Я повернулась к Виви Анн:
— Стало быть, Адель Ренман ваша мать?
— Да, — односложно ответила она.
— Значит, вы трое — ближайшие соседи на берегу озера? А дом доктора Бьерне на другом берегу?
Разглядеть его глаза за темными очками было нелегко, но я догадывалась, что взгляд их был томный.
— Зовите меня Турвальд… иди Тедди, как меня зовут в нашей дачной компании. Да, у меня славный домик в лесу, я с удовольствием вам его покажу.
— Ну, а вы, — обратилась Мета к тощему гребцу, — где вы живете?
Глаза Йерка неопределенного цвета смотрели не то шутливо, не то серьезно, когда он процитировал:
Голос его звучал невыразительно, но слова прозвучали почти пугающе. Хедвиг Гуннарсон застыла на корме, как мокрая статуя. Виви Анн стало вдруг холодно несмотря на яркое солнце. И даже Мета притихла.
Турвальд прервал молчание:
— А что твой муж, где он?
— Он приедет в субботу, — уклончиво ответила я.
— И не страшно вам, двум беззащитным русалкам, жить одним в доме на берегу?
Мне уже начала надоедать эта болтовня о русалках. Я холодно ответила, что если нам станет страшно, мы уедем. Потом я нырнула в озеро и уплыла.
Вечером, когда мы решили, что Мета будет спать в спальне, а я и Малявка оккупируем гостиную, Мета, зевая, заметила:
— Не пойму, почему ты была так нелюбезна с доктором. По-моему, он очень даже симпатичный. А тот другой, долговязый, какой-то чокнутый.
Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я заперла все три двери: наружную дверь на фасаде и две стеклянные двери на террасе. Потом я хорошенько укрыла Малявку, погасила свет и улеглась на диван в углу большой комнаты. За окном была кромешная тьма, вокруг стояла непривычная тишина. Я лежала и думала о том, что сказала Мета, и, уже засыпая, решила, что не получила толком представления ни об одном из четверых новых знакомых. Пожалуй, кроме Хедвиг. Она мне показалась естественной и приветливой… А остальные?
И вдруг я разом проснулась.
Кто-то громко барабанил в дверь гостиной.
Я стала шарить по стене в поисках выключателя на том месте, где он находился у меня дома, зажгла свет и, набросив на плечи халат, босиком побежала к двери и отодвинула задвижку. Дверь бесшумно закачалась взад и вперед, а я нерешительно вышла на террасу.
На террасе не было никого, ни один куст внизу не шевелился…
Охваченная неясной тревогой, я уставилась в темноту таинственной августовской ночи.
Глава вторая
Внезапно зажегся свет в столовой позади меня, и через вторую стеклянную дверь на веранду вышла сонная Мета.
— В ч-чем дело? Вроде кто-то стучал?
В розовой в крапинку пижаме с рюшью, с распущенными светлыми волосами она выглядела очень юной и беззащитной, и я заставила себя спокойно ответить:
— Наверное, птица постучала в стекло. Ложись скорее спать.
Но я была уверена, что никаким птицам не удалось бы нарушить девичий сон Меты. Кто-то стучал в дверь гостиной долго и упорно, и этот кто-то предпочел исчезнуть, чтобы я не смогла его застать здесь. Меня охватило смешанное чувство досады, страха, а также злости на этого любителя играть в прятки. Я заснула лишь тогда, когда темноту за стеклянной дверью сменил серый рассвет.
В четверг было прохладно, по небу скользили быстрые облака. Мета, любившая разнообразие, покатила на велосипеде в лавку за молоком и долго не возвращалась, хотя лавка от нас всего в четырех километрах. Вернулась она запыхавшаяся, возбужденная и выплеснула на меня целый ушат новостей.