Значит, за графиней следили?.. Арсений Маркевич дает утвердительный ответ. Да, и документы свидетельствуют о том же!
Барон И. И. Дибич, начальник штаба его Императорского Величества пишет Таврическому губернатору Д. В. Нарышкину:
От 4 авг. 1826 г., № 1325.
„...В числе движимого имущества, оставшегося после смерти графини Гашет, умершей в мае сего года близ Феодосии, опечатана темно-синяя шкатулка с надписью: „Maria Cazalet", на которую простирает свое право г-жа Бирх. По высочайшему Государя Императора повелению, я прошу покорно вас, по прибытию к нам нарочного от С.-Петербургского военного генерал-губернатора и по вручению сего отношения, отдать ему сию шкатулку в таком виде, в коем она осталась по смерти графини Гашет".
Тотчас же, по получению этого послания, Нарышкин Д. В., губернатор Таврического края, пишет предписание чиновнику особых поручений при губернаторе Мейеру:
„.. .имущество ее описано тамошней ратушей при бытности назначенных графинею Гашет изустно перед кончиною своей душеприказчиков: колл. секр. барона Боде, иностранца Килиуса и заведовавшего делами покойной феодосийского 1-й гильдии купца Доминика Аморети, которое, по распоряжению губернского правительства, взято в ведомство дворянской опеки.
В описи имуществу показано четыре шкатулки, без означения однако, каких они цветов, но одна, под № 88... вероятно, это та самая шкатулка, о которой г. начальник главного штаба пишет мне..."
Но имущество графини уже находилось в Судаке у барона Боде и коллежского регистратора Банке. А сами шкатулки были опечатаны печатями старокрымской ратуши и личной печатью Аморети.
Но, как сообщает нам Арсений Маркевич, шкатулки, несмотря на печати, были, как бы это мягче сказать, слегка потревожены. И Маркевич ссылается при этом на документ, написанный дотошным Мейером:
„.. .Мейер нашел две шкатулки: одну темно-синюю, с надписью золотыми литерами: Miss Maria Cazalet, другую — красную, при коей на ключике имелся на ленте билетик с надписью: рои М. de Birch. Но обе... не были опечатаны и, так сказать, открыты, ибо ключи от них находились у того же барона Боде".
Коллежскому секретарю барону Боде, несмотря на его почтенные седины, учинили допрос, но Боде „не раскололся", как сказали бы сейчас, он не уставал повторять, что хоть шкатулки и были вскрыты, — Мейер и без него это видел! — но содержимое их в целости и сохранности и, что он, — барон Боде, — как и жена Цезаря, вне всяких подозрений.
— Смотрите! — барон приоткрыл крышку шкатулки и показал содержимое „проклятому немцу". — Все уложено точно так же, как и при описи в Старом Крыму!
Мейер был опытным человеком, он сразу понял: нет причин подозревать Боде, этого честного человека с безупречной репутацией, но... Но шкатулки же были вскрыты!
И тут-то выяснилось, что в Старый Крым Боде прибыл через сутки после смерти графини, а за сутки не только можно выпотрошить шкатулки, но и саму графиню Гаше украсть, будь в этом надобность.
Но Мейер, имея указания свыше, меньше всего беспокоился об усопшей и ее драгоценностях, он искал бумаги, которые, — жандармерии об этом доподлинно было известно! — должны были находиться в ларце. Должны! Но их не было!
Были допрошены все местные жители. Причастные к делу и не причастные. Они рассказали множество любопытных деталей из жизни графини Гаше, — старосветовцы называли ее именно так!
Ну, например, графиня была нелюдимой и избегала общества; и одевалась она странно: на ней был полумужской костюм, — „разве бабе пристало обряжаться так?!“ — и непременно пара пистолетов за поясом. А когда графиня предстала перед всевышним, — царство ей небесное и всепрощение! — то на мертвой обнаружили еще один костюм, плотно закрывающий ее с головы до ног. И только когда сняли его, тогда и обнаружили клейма на плече: сморщенные какие-то цветки, синеющие на такой же сморщенной коже.
Но Мейера меньше всего интересовали эти подробности, он о них и так знал. Мейера интересовали бумаги, которые могли оказаться в шкатулке.
Татарин Ибрагим, — мальчишка лет пятнадцати, — неожиданно заявил:
— Я видел графиню перед смертью, она много бумаг сожгла. А один свиток поцеловала и положила в шкатулку.
— Как ты мог это видеть? — полюбопытствовал Мейер.