Вот они, — рукой подать! — скалы Аю-Дага! Медведь-горы!..
Эти земли, после того как Густав Олизар убежал от несчастной любви к графине Потоцкой, были необитаемы и лишь после того, как Олизар построил свое имение-замок, они стали называться Кардиа-Иатрикон. Неудобное для произношения название со временем стало упрощаться и из Кардиа-Иатрикона превратилось в просто Иатрикон, затем — в Атрикон, Артикон, пока не стало знакомым для нас Артеком!..
Ну, что ж, Адель Оммер де Гелль, рассказывай нам и дальше о нашем поэте! Веди нас и дальше по лермонтовским крымским дорогам!..
„...Я ехала с Лермонтовым — после смерти Пушкина — величайшим поэтом России. Я так увлеклась порывами его красноречия, что мы отстали от нашей кавалькады. Противный дождик настиг нас в прекрасной роще Кучук-Ламбада. Затаившись в павильоне, мы спокойно смотрели, как нас искали в роще...
Когда люди стали приближаться к павильону, Лермонтов вдруг вскрикнул:
„Они нас захватят! Ай, ай, ваш муж!“
И выпрыгнул в окно, сел на лошадь и ускакал из лесу. Мне и в ум не приходило, что это была импровизированная сцена из водевиля.
Г-н де Гелль спокойно сказал, что Лермонтов, очевидно, школьник, но величайший поэт, каких в России еще не бывало.
Между тем, Лермонтов появился в Ялте, как ни в чем не бывало. Я на Лермонтова вовсе не сердилась и очень хорошо понимала его характер: он свои фарсы делал без злобы. С ним как-то весело живется. Но мне жаль Лермонтова, он дурно кончит, а ведь он — великий поэт. Он описал наше первое свидание очень мелодичными стихами. Я их ставлю выше стихов, которые мне посвятил Альфред Мюссе..“
„Лермонтов сидит у меня в комнате в Мисхоре и поправляет свои стихи... Это новое светило, которое возвысится и далеко взойдет на поэтическом горизонте России...“
Помимо сухопутных путешествий, были и морские. В „записках" Адели Оммер де Гелль есть такие строки:
„Графине Л. Г. Шхуна „Юлия" 5 ноября 1840 г.
Тет-бу доставил нас на своей яхте „Юлия" в Балаклаву. Вход в Балаклаву изумителен. Ты прямо идешь на скалу, и скала раздвигается, чтобы тебя пропустить, и ты продолжаешь путь между раздвинутых скал..."
„Тет-бу“ — Тетбу де Мариньи и Оммер де Гелль, как станет известно позднее, доставляли контрабанду горцам на Кавказ. И доставали ружья и пушки не где-нибудь, а в Севастополе. Тетбу де Мариньи и Адель Оммер де Гелль, по-видимому, занимались и шпионской деятельностью. Во всяком случае, „мемуары" очаровательной француженки смахивают на шпионские донесения. В них есть все: состав и вооружение Черноморского флота, расположение морских батарей и ремонтных доков...
Больше того, Адель Оммер де Гелль проявила завидное понимание стратегии: в ее „донесениях" содержатся рекомендации по захвату крепости Севастополь. »
Уж не пользовался ли главнокомандующий французскими войсками Пелисье записками Оммер де Гелль, когда стоял под стенами Севастополя в первую его оборону 1854—1855 годов?
Но вернемся к шхуне „Юлия"! Так вот, по утверждению этой прекрасной девы с авантюристическими наклонностями, на шхуне находился поэт Михаил Лермонтов. И, глядя на красоты Балаклавы, вел любовный диалог со своей дамой сердца — Аделью.
Можно воскликнуть — „Ура!" Недаром современники называют Балаклаву меккой писателей. Кто только ни побывал в этом бывшем рыбацком поселке за его многовековую жизнь! Василий Капнист и Жильбер Ромм, Адам Мицкевич и Александр Грибоедов, Василий Жуковский и Алексей Константинович Толстой, Мамин-Сибиряк и Леся Украинка... А вот еще, как стало известно из мемуаров француженки, — Михаил Юрьевич Лермонтов!..
А сейчас, когда нам это стало досконально известно, прошу вас набрать в легкие побольше воздуха, вздохнуть всей грудью при неприятнейшем сообщении и понять главное — Михаил Юрьевич Лермонтов никогда,, заметьте, никогда не бывал не то, что в Балаклаве, но и вообще в Крыму!
Как?! А письма Адели Оммер де Гелль? А романы, вышедшие из-под ее пера? А стихи? А мемуары? Что, и этого никогда не было?
Были же свидетели, черт побери!
Были, были и свидетели! Одни из них утверждали, что Лермонтов все-таки побывал в Крыму, и ссылаются при этом на Адель Оммер де Гелль, другие, разобравшись и прикинув, что к чему, утверждают, что это чистейшей воды мистификация!
И это, что ли, мистификация?
„Лермонтов торопится в Петербург и ужасно боится, чтобы не узнали там, что заезжал в Ялту. Его карьера может пострадать. Графиня В. ему обещала об этом в Петербург не писать ни полслова. Не говори об этом с Проспером Барантом: он сейчас напишет в Петербург и опять пойдут сплетни..."